– Ксюшку-то? Конечно знаю. Мы с ней в роддоме вместе работали. Не ведьма она, а мымра. Сюда же не только всякий мусор в виде нас посылают. В радужную зону рвутся и те, кому нужна слава и деньги, разумеется. Только ты особо губу не раскатывай, деньги заплатят тем, кто за неделю до призыва рапорт подал. Мол, сам решил жизнью рискнуть, патриотизм свой доказал.
За окнами стемнело, сквозь мутное, потрескавшееся стекло сочился рыжий свет уличного фонаря и огромного рекламного щита. Духота, гул люминесцентных ламп, покашливание в зале, воротник колючего свитера натирает кожу. Оттягиваю его и чешусь. Плевать, пусть смотрят. В душе разрастается тревога. Новое место, новые люди, новые обязанности. Сбылась мечта идиота. Хотела изменений в жизни, хотела выбраться из вязкого болота повседневности – получи!
После лекции о том, как снимать с себя всю противочумную экипировку, нас ведут к лифтам. Мы, дыша друг другу в затылок, забиваемся в узкую коробку, обитую коричневым пластиком, и она, гудя и лязгая, доставляет нас на девятый этаж.
– Это, чтобы не сбежали, – вяло, почти не надеясь на поддержку, словно стесняясь собственных слов, проговорила я, и тут же ощутила довольно чувствительный толчок под рёбра от Лиды.
– А вы уже думаете в этом направлении? – строго спросил заведующий, выпятив нижнюю губу, лицо его странным образом стало багровым, а по лбу покатилась крупная капля пота. – Здесь царят боль и смерть, а вы несёте легкомысленную чушь. Но так ли она легкомысленна? Не зародились ли в вашей голове, девушка мысли о саботаже?
Теперь покраснела и я. Но. Разумеется, не от праведного гнева, а от стыда. От горького, едкого стыда за свою глупость, за неумение владеть своими чувствами. Господи, третий десяток на носу, а я всё, как подросток. Да, страшно, да, тревожно, но к чему это показывать? А ведь хотела пошутить, чтобы разрядить обстановку, избавиться от гнетущих эмоций и, что уж греха таить, обратить на себя внимание, стать своей, хотя бы на несколько секунд. Кто ж знал, что заведующий окажется таким же занудой, что и мой папочка?
–Ксения Витальевна, – продолжал зануда своим козлиным голоском. – Вы назначаетесь старшей сестрой вашей бригады. И очень вас прошу, уделите пристальное внимание этой особе.
В мою сторону ткнули серым морщинистым пальцем с обкусанным ногтем. Видимо, этому человеку, дожившему до седин, никто так и не удосужился объяснить, что показывать на людей пальцем – неприлично.
– Есть обратить пристальное внимание! – бодро отрапортовала Ксения, одарив меня улыбочкой, от которой по телу побежали гадкие мурашки.
В комнате, куда нас поселили уже стояло десять кроватей, аккуратно заправленных казённым серым бельём. Тусклые лампочки под потолком, жёлтые облупившиеся стены, тумбочки у каждого изголовья и огромный перекосившийся на один бок шкаф. Вот и всё убранство комнаты. Десять человек- десять коек, десять характеров, с которыми нужно уживаться, делить не только помещение, но и воздух в нём. Никакого намёка на личное пространство, никакого уединения. Дурное предчувствие зашевелилось в районе грудной клетке, забило хвостом, едва выпустив маленькие, но уже довольно острые коготки.
– На этом этаже располагается персонал больницы, – пояснял заведующий. – Туалет в конце коридора, там же и душевая, пищу принимаем в комнате персонала, которую работники столовой привозят сами. Покидать этаж в случаях, не связанных с работой – запрещено, покидать здание – запрещено, обо всех своих передвижениях в пределах этажа докладывать бригадиру. Помните, эти правила гарантируют вашу безопасность.
Мужик ушёл, и как только дверь за ним закрылась, комната наполнилась криками и вознёй. Женщины делили тумбочки, полки в шкафу, выбирали кровать.
Несколько бойких бабёнок тут же сгрудилось вокруг Ксении, наперебой что-то ей рассказывая, на что-то жалуясь. А та, снисходительно улыбалась, окидывая хозяйским взглядом комнату и людей, отданных в её власть.
Лида, усевшись на кровать, бросив под ноги сумку, ворковала с мужем:
– Борщ в холодильнике, пельмени на балконе. У Артёмки математику проверь, а то вчера двойку получил, ну вот не может он дистанционно учиться. Для него это не учёба, а игра какая-то. Когда теперь школу откроют, кто знает? Вите больше шоколада не давай, а то и без того, как леопард весь пятнистый.
Обычный диалог мужа и жены, бытовой, ничем не примечательный, скучный, если бы не голос, которым эти самые слова произносились. Ведь не о борще Лида, на самом деле, сейчас говорила, ни о математике, ни о диатезе. Каждое её слово было о любви к детям, к мужу, к их дому, к их такой обыкновенной, но в то же время, неповторимой, только их, жизни. Эти двое, на разных концах города пытались донести друг другу, что радужная лихорадка когда-нибудь пройдёт, а их любовь, их семья останутся. И никакой заразе их не разлучить, ведь они ещё живы.