Радужный город (СИ)

Я рассказала подруге всю правду, о подозрениях, об обвинениях, о том, что могут Андрея дергать. Подруга молчала. Также молча, она собрала притихшую Сливку и, также тихо за ней захлопнулась дверь. Я осталась наедине со своими страхами.

Настена бабушку с дедушкой любила и воспринимала все это как игру или каникулы. Она радовалась, что увидит Мурзика с теплым нежным животиком и постоянным стремлением быть приласканным, увидит и большого доброго Рокки, овчарку, который защищал малышку от чересчур назойливого соперника-приятеля кота. В шесть вечера самолет взвился в небо. Я просидела в аэропорту все два часа, пока длился перелет, и замигавший телефон с надписью «мама» схватила, наверное, на первом гудке. Все прошло отлично. Малышка, конечно, устала и сейчас в машине сладко посапывала. Мама шептала, чтобы я была осторожна. Она, похоже, сама начала пить успокоительные. Я заверила, что буду. Только есть ли в этом толк?

В полдесятого, оказавшись в пустом доме, где лежали раскиданные в спешке игрушки и вещи дочки, я не выдержала и вылетела из квартиры, боясь, что сойду с ума. За оставшиеся десять минут до часа «икс» — запрета продажи алкоголя, я посетила алко-маркет и затоварилась большой бутылкой коньяка. Мне очень хотелось забыться, чтобы отпустило хоть на минуту напряжение, державшее меня точно в тисках.

Из еды дома остались только печенье и сыр. И я вдруг с горечью осознала, что за последние полгода из-за работы так мало проводила времени с дочкой, что уже и забыла, когда готовила сама ей что-то жидкое.

Первые две рюмки отправились в желудок, не видевший сегодня еды, с тридцатисекундным интервалом. Внутри взорвалась маленькая бомбочка, и горячая волна заставила резко выдохнуть.

Под коньяк и тихую музыку я драила кухню целый час, понимая, что не усну, а если и усну, то вряд ли сон принесет мне облегчение. Сейчас, когда мне так нужно было, чтобы рядом были подруга и дочь, я осталась одна.

Часы показывали почти полночь, когда в дверь позвонили.

В крови уже плескалось полбутылки, и я, не задумываясь, открыла дверь. Алкоголь угнетал и страх, и боль, и инстинкт самосохранения, остались лишь пустота и «пофигизм». Правда, пришлось привалиться к дверце шкафа, потому как мир начинал потихоньку кружиться в легком вальсе.

На пороге стояла мечта женщин. Самая настоящая мечта! Правда, если ты смотришь на нее издалека, желательно из-за забора из колючей проволоки, или если она изображена на страницах журнала, позируя рядом с белым Гелеком и домом стоимостью под сотенку миллионов.

Главное, чтобы такие, как эта мечта, были далеко от тебя. Ты, конечно, на секунду представишь себя рядом на той же страницы, но благополучно захлопнув журнал, можешь пойти по своим делам в своем мире, оставив эту мечту — мечтой.

Тропинин окинул меня хмурым, привычным ему, злым взглядом, и, чуть отодвинув плечом, вошел в прихожую. Я даже не стала спрашивать ни о чем. Такие, как он, могут позволить себе почти все: иметь друзей, например, которые готовы найти козла… козу отпущения, наступить на тапочек Абрикоса, угрожать тому, кто не может ответить.

Если он приехал обыскивать, унижать или рассказать, что меня ждет, то зря. Сейчас мне было все равно. Я закрыла дверь и, молча, ушла на кухню. Коньяк закапал в рюмочку и наполнил рот горечью, правда, вкусовые ощущения уже притупились. Надо лишь правильно вздохнуть. И…

Не званный гость скинул где-то свое ультра модное черное пальто и остался в тонком сером свитере и темных брюках. Обувь он не соблаговолил снять. Я хмыкнула и налила еще одну рюмочку. Тапочки Абрикоса волновали меня больше всего. А их я благоразумно поставила на полочку в прихожей.

На кухне был плиточный пол, без всякого подогрева, но я стояла на нем босыми ногами и холода совершенно не чувствовала. Мир с ощущениями и без них у меня разделился, когда Настин самолет взлетел.

Вдруг в голову пришло, что я вообще-то вежливый человек, и, подхватив наполненную рюмочку, я повернулась к Виталию Аркадьевичу, предлагая.

Мужчина, стоявший в дверях кухни, сузил глаза и подозрительно уставился на меня. Обмозговав, насколько это возможно ситуацию, решила, что коньяк за тысячу деревянных явно не устроит мечту женщин, они такое не пьют, предпочитая потягивать вина стоимостью не меньше, чем мой месячный заработок.

Дабы дальше не оскорблять вкусы присутствующих, я пожала плечами и опрокинула рюмочку в себя.

— Я не привык ошибаться в людях. Но в тебе я ошибся уже дважды.

Я чуть выставила нижнюю губу, переживая очередной приятный взрыв внутри и согласно и почти сочувственно, покивала головой.

— Бывает, — взяв губку, я аккуратно провела ею вдоль раковины, убирая последние капли воды. Такой чистоты у меня еще никогда не было. Такая чистота возможна только, тогда когда нет семьи.

— Так нужны были деньги, или причина в чем-то другом?