RAEM — мои позывные

Наш педагог, по случаю жаркой погоды, был в ситцевой косоворотке с расстегнутым воротником и подпоясан кавказским ремешком. Он был неплохим человеком, но излишком интеллекта не страдал.

— Значит, так — это огнетушитель системы «Тайфунт»…

Следовало в течение академического часа объяснение, каким местом «Тайфунт» надо ударить об пол, чтобы он начал действовать. Одолеваемые дремой после очередной кружки пива, мы почтительно внимали лектору.

Мною он не был доволен. Я очень толково повторил, каким местом надо ударить об пол, но вызвал негодование, сказав — «системы Тайфун…»

— Товарищ Кренкель, я же ясно и четко сказал «Тайфунт», а вы перевираете название. Спорить я не стал…

Первая половина лета прошла в хлопотах. Вот уже и поезд Москва — Архангельск. Провожать нас пришел сам Отто Юльевич. Это было, безусловно, большой честью.

И, конечно, Наташенька. Все уже было переговорено и обговорено дома, а тут оставался только официальный поцелуй при всех и грустный взгляд, когда поезд тронулся.

Привычный Архангельск был как дом родной. Иногда заходили освежиться в ресторан «Арктика», напротив летнего сада. Там заказывали единственное имеющееся блюдо — треска по-польски. Так как она была не свежей, а соленой, ресторан благоухал на весь квартал. Целыми днями мы пропадали в джунглях необозримых складов на Бакарице. Здесь мы получали положенное нам имущество, конечно, стараясь прихватить и неположенное.

Старый друг «Сибиряков» принял на борт нашу четверку и смену полярников, следующую на остров Уединения.

Все было привычным и дорогим. «Сибиряков» бодро бежал по пустынному морю. Днем у нас были кое-какие дела, например кормежка собак и свиней, а светлым вечером полярного дня мы собирались в клубе — около теплой трубы, с подветренной стороны. Не было темы, которую мы бы не затрагивали — в общем, кто во что горазд.

На Уединении помогли в выгрузке, побродили по острову и через два дня, распрощавшись с Капитохиным и его милой женой хирургом Александрой Петровной, отправились дальше.

На острове Визе нас не пустил тяжелый лед. Ткнулись по направлению к мысу Арктическому, но и тут потерпели неудачу.

В августе мы входили в пролив Шокальского. Вот они, молчаливо угрюмые горы и сползающие ледники, среди которых мы проведем год жизни.

Отличное и предельно точное название дал своей книге истинный герой Арктики — Георгий Алексеевич Ушаков: «Но нехоженой земле». Да, нехоженая…

По этому берегу со дня сотворения мира прошли три года назад только два человека: Ушаков и геолог-геодезист Урванцев. Каюр Серега Журавлев дошел с ними только до мыса Берта. Но рассказ о них — впереди.

Первого сентября «Сибиряков» уходил. Чуть ли на колене дописывались последние слова последнего письма жене с извечными словами: не волнуйся, обнимаю, целую и т. д.

Ну, конечно, пара глотков горячительного, выстрелы и прощальные гудки, все как полагается в таких случаях.

Дом, в котором нам предстояло жить, стоял на каменистом косогоре, среди огромных каменных глыб. С крыльца открывался далекий вид на юго-запад на пролив, который где-то на горизонте соединялся с морем.

В непосредственной близости от дома в пролив выдавался мысок с флагштоком, а вправо отходила небольшая бухточка, наша гавань. Умаявшись за день, мы пошли отсыпаться. Спали долго и упорно. Наш дортуар, а проще говоря, двухъярусные койки, занимал за печкой угол большой комнаты.

Наутро мы увидели картину — груда ящиков на берегу. Каркас сарая есть, но надо его зашить досками. Доски приходится нести, имея под ногами занесенные снегом здоровущие камни. Ящики, тюки, бочки, о господи!..

Но, как говорится, глаза страшат, а руки делают. Наш механик Мехреньгин, на все руки мастер, сноровисто зашивает досками сарай. Берет в рот жменьку гвоздей и быстро орудует молотком. Метеоролог Кремер не хочет отставать… Тоже гвозди в рот, но тут же начинает отплевываться.

«Слушай, Николай Георгиевич, чем это гвозди смазаны?»

«Да должно быть, тавотом…»

«Н-ее-т, что-то непохоже…»

Кремер был прав. Вряд ли собаки, бегая по открытым ящикам с гвоздями, оставляли за собой следы тавота.

Метеоплощадка высилась на бугре с положенными ей аксессуарами: две стандартные метеобудки, столб с флюгером и дождемер. Четыре раза в сутки, в темноту и пургу Кремеру надо было идти к будкам. Те же разбросанные камни, снег, заструги. Жалея нашего метеоролога, положили толстые доски, так будет удобней.

— А леер будем протягивать? — спрашивает Кремер. Опять у троих веселое настроение.

— Милый мой, леера между домами натягиваются только в плохих кинофильмах, когда пургу изображают с помощью выработавшего свои ресурсы авиамотора. Ишь ты, леер ему нужен! Обойдешься и так…

Борис Александрович Кремер был впервые в Арктике. У летчиков есть выражение: «вывозить» молодого летчика — это когда опытный пилот демонстрирует в действии новичку новый, неизвестный ему самолет. Так и я «вывозил» Кремера и поэтому считаю себя его полярным крестным отцом.