RAEM — мои позывные

Огромные голубые озера объективно очень красивы, но если из этих озер приходится извлекать десятки бидонов, весом по тридцать килограммов каждый, да делать к тому же эту работу не в слишком высоких сапогах, то тут уж на красоту природы внимания не обращаешь. Каждый бидон продовольствия, каждый бурдюк с керосином бессчетное число раз прошел через наши руки. Это дополнительная нагрузка крайне утомительна, тем более что ход научных работ изменить нельзя. Мы движемся, и по пути дрейфа необходимо равномерно наносить глубины, делать суточные серии магнитных, гравитационных и других наблюдений.

Несмотря на трудности, работали мы в полном соответствии с нашими планами. Вот только читать почти не приходится, и не потому, что, не было книг — нет, не было времени. Его не хватало даже для сна.

Уловы у Петра Петровича получались отменные. Число «морских блох», поднятых им из пучины морской, возрастало с каждым днем, но… столь же стремительно убывали запасы спирта. Впоследствии, когда мы вернулись в Москву и корреспонденты задали свой классический вопрос: «Что вы считаете самым героическим во время дрейфа?» — Я, не задумываясь, отвечал, что добычу спирта для консервации трофеев нашего Пети.

Упомянув о героическом поступке, считаю своим долгом описать его. Когда были исчерпаны все скудные запасы спирта, мы занялись обсуждением способа добычи этого необходимого науке продукта. Отсутствие спирта ставило под угрозу нормальный ход научных работ, а этого мы допустить не могли. Как всегда, личное отступило перед общественным. Нарушив государственную монополию, мы соорудили маленький самогонный аппарат и, за отсутствием подходящего сырья, стали перегонять спирт из коньяка.

Как большинство самогонщиков, Петр Петрович начал свое черное дело ночью. Смотреть спокойно на такое варварство было не по силам, и я отворачивался. Ужасно хотелось дать корреспонденцию в газету под высоконравственным названием: «Высшая форма самоотречения на полюсе, или перегонка коньяка на спирт во имя сохранения морских блох для мировой науки». Однако, не уповая на то, что редакторы бросятся предоставлять газетные поля для такого рода корреспонденции, я ее так и не написал.

Результаты перегонки оказались удовлетворительными. Соотношение один к двум. Из литра коньяка — поллитра спирта. За утренним завтраком дегустировали продукцию спиртзавода имени Ширшова. Члены комиссии выпили по рюмочке, закусили луковицей, салом и сухарями. Эх, красота, какая! Прямо по жилкам побежало. Сразу согрелись! И, удовлетворенная дегустацией, комиссия дала работе Ширшова в области винокурения положительную оценку. Отсутствие поблизости милиции позволяло безнаказанно продолжать начатое дело до накопления надлежащих запасов спирта.

В том крохотном мирке, который ограничивался нашей льдиной, все, что выходило за рамки ежедневной работы, становилось событием. Работы было много, делали ее мы добросовестно, но зато время от времени баловали себя небольшими праздниками. Опишу один из таких радостных дней — день двухмесячного пребывания на льдине.

Погода в этот день стояла чудесная. Хорошая видимость, слабый ветерок и почти полное отсутствие дрейфа.

Утром наготовили побольше горячей воды, побрились, капитально помылись. Затем Федоров побрил мне голову — процесс, потребовавший концентрации силы воли, так как слезы текли в три ручья. Бритвой, которой орудовал мой цирюльник, в июле на экваторе масло бы резать, а не голову брить. Ничего не попишешь: как говорят французы, хочешь быть красивым — надо страдать.

Потом, помытый и побритый, готовил обед, а вечером — последняя серия удовольствий этого великолепного праздничного дня: сменили белье, которое не снимали два месяца. Вечером курили сигареты «Тройка» и «Кавказ», устроили концерт, прокрутив весь комплект имевшихся в нашем распоряжении граммофонных пластинок, и слушали очередную «литературную передачу» с острова.

Так же как маленькие радости доставляли большое удовольствие, так и небольшие огорчения подчас выглядели угрожающими. Прожив два с небольшим месяца на льдине, мы столкнулись с крупной по нашим масштабам неприятностью — начали выходить из строя чересчур нежные бесшумные горелки заграничных примусов. Починить их — ни малейшей возможности. Единственная надежда — два честных советских примуса с двумя запасными горелками, подаренные нам летчиками.

Советские горелки оказались прочнее, но и они начали бастовать, а это грозило уже форменной катастрофой. Горелки забились, и мы рисковали тем, что единственным источником света и тепла окажется керосиновая лампа. Вот нелепость! Горючего много, а жечь его негде. Мысль о том, что придется воду и пищу греть на керосиновой лампе, устраивать отопление на фитилях, не казалась никому из нас привлекательной. Вот когда пригодился мой опыт, как прожигать примусные горелки, возвращая их в строй. В маленькой мастерской на Солянке я прошел совсем не плохую практику…