RAEM — мои позывные

Летчики полагают, что облачность была, вероятно, настолько низкой, что доходила до самого льда, переходя в туман. Леваневский, не видя льда, не мог совершить пусть тяжелую, пусть с аварией посадку. Скорее всего, самолет как шел, снижаясь, так и врезался в лед.

* * *

А тем временем, пока происходили эти трагические события, льдина продолжала дрейф. Анализ дрейфа привел наших молодых ученых к небезынтересным выводам.

Федоров часто колдовал над двумя картами — пути дрейфа и пути ветров. Первое время обе кривые были геометрически подобны, породив предположение, что главный источник сил, движущих льдину, — ветер. Однако постепенно картина дрейфа стала приобретать иной характер. Чем дальше — тем больше новостей открывалось в его механике. Сведения, которые мы трудолюбиво накапливали изо дня в день, представляли для науки большой интерес.

Сентябрь принес нам перемены. На полюсе началась зима. Термометр стал показывать мороз, причем не только снаружи, но и на полу палатки. Мы приступили к переходу на зимние квартиры.

Кухонная палатка позволяла Ширшову вести его мокрые, холодные работы по гидрологии в условиях сравнительно удовлетворительных, но, уступив Пете, площадь кухонных угодьев, пришлось временно разместить наше кулинарное хозяйство в совсем крохотной палатке. Когда наступало время обеда, а обедала наша четверка, как большинство обладателей отдельных квартир, в кухне, мы еле-еле в эту палатку втискивались.

С Папаниным мы занялись лепкой новой кухни, которая по нашему архитектурному проекту должна быть примкнута к жилой палатке. Ручей, протекавший у дома, в недалеком прошлом наш водопровод, еще не замерз. Он стал нашим цементным заводом. Опалубка — две доски, поставленные на ребро. «Бетон» — смесь снега с водой, которую мы замешиваем тут же в проруби. Набил пространство между досками мокрым снегом — через час-два это звенящая ледяная стена. Передвинул доски выше — повторяй технологический этап.

Ледяные стены кухни по крепости не уступали блиндажам. Ледовое строительство нам понравилось, и, завершив его, мы готовились к тому, чтобы натянуть на нашу палатку оболочку из гагачьего пуха и объединить жилую часть с пищеблоком общей кровлей.

Погода благоприятствовала строительству. Стоял мороз, ярко светило солнце, и мы трудились, позволяя заснять наш труд оператору местной кинохроники Евгению Федорову, неутомимо шуршавшему рядом с нами кинокамерой.

Холод наступал медленно, но настойчиво. Мы неутомимо готовились к зиме. Еще недавно великанские размеры валенок, засунутых к тому же в глубочайшие калоши, казались нам смешным недоразумением. Нет, теперь уже никому не было смешно. Валяные гиганты завоевали полное признание. Ноги, одетые в меховые чулки, легко проходили в эти богатырские снаряды, обретая там долгожданное тепло.

На должной высоте оказались и другие детали нашего зимнего мехового туалета. Очень удобны рубашки из пыжика и штаны из нерпичьих шкур. Превосходны мешки из волчьих шкур, в которых мы спим. У волков мех не только густой и теплый, но еще и не сыреет.

Пол жилой палатки, в результате подготовки к зиме, тоже стал меховым. Мы устлали его шкурами оленей. После работы приятно посидеть или полежать на мягком плотном меху.

Каждая деталь имеет две стороны. Погода, способствовавшая строительству, совсем не способствовала накоплению энергии, необходимой радиостанции. Ветра не было. Ветряк бездействовал.

Перед отлетом на полюс проблему питания радиостанции продумали и разработали в трех вариантах. Ветряк, в общем, себя вполне оправдавший, бензиновый двигатель и собственные мышцы. Так как ветер дул не всегда, оставались два запасных варианта, в которых мышцы явно уступали бензину. Конечно, нам не улыбалось крутить до седьмого пота привод динамо-машины. С нас хватало ширшовской лебедки. Вот почему еще в августе мы занялись приведением в порядок нашего бензинового движка.

Бензиновому двигателю на полюсе не повезло. В первые дни, когда на водопьяновском самолете вышла из строя радиостанция, мы гоняли наш движок зверски. Настолько зверски, что на одном из клапанов отвалилась головка от стержня. Поломка эта в высшей степени редкая, и в запасном комплекте клапанов не оказалось. Правда, бортмеханик К. Н. Сугробов нарезал резьбу на поврежденном клапане, и движок заработал, но мы понимали — такой ремонт не надолго.

В августе, когда мы стали упорядочивать наше энергетическое хозяйство, неприятное предположение подтвердилось. Движок проработал после запуска ровно десять минут, а потом остановился с шумом, наводившим на мысль, что в цилиндре не осталось ничего, кроме большой каши обломков.

После такой неприятности извлекли запасной двигатель, все подготовили к запуску, но запускать не стали. В нашем положении всегда полезно что-то оставить на черный день. Мы немножко боялись двигателя, а он — нас. Винтиков и деталей в нем так много, а нас только четверо.