За год службы мы сдружились. Вместе чистили картошку во время нарядов на кухню, вместе заглядывали в «Нотель», когда старшина Салагович давал нам увольнительную, учил я его азбуке морзе, которая впоследствии ему не раз пригодилась в жизни. Одним словом, мы испытывали друг к другу явные симпатии, но жизнь развела нас по разным углам, и возникший в дружбе перерыв затянулся почти на полвека.
Встретились мы в 1965 году, через сорок лет после того, как отслужили в отдельном радиотелеграфном батальоне. Свёл нас случай. Однажды я шёл с Кузнецкого моста на улицу Кирова и, проходя по Фуркасовскому переулку, мимо здания Комитета государственной безопасности, увидел удивительно знакомого человека. На нём была модная шляпа с маленькими полями и зарубежный макинтошик. Узнали мы друг друга сразу же, с первого взгляда.
— Здорово!
— Здорово, Эрнст!
— Ну, как дела?
Задал я этот традиционный вопрос, и даже как — то не по себе стало: идиотский вопрос! Сорок лет не видеть друг друга и спросить, как дела. Это надо уметь.
— Ты что, на пенсии?
— Нет, работаю.
Мой друг показал большим пальцем через плечо на здание КГБ и сказал:
— Здесь работаю!
— Как же тебя занесло сюда?
— А я тут работаю музейным экспонатом.
— Интересное амплуа. А что же оно всё — таки значит?
Тогда вместо ответа он спрашивает:
— Слушай, Эрнст, а ты иностранные газеты читаешь?
— Нет, ни одной, кроме «Вечерней Москвы».
И тогда мой друг просветил меня. Прощался я сорок лет назад с молодым радистом, а встретил знаменитого разведчика полковника Рудольфа Ивановича Абеля, которого обменяли на сбитого нашей ПВО американского лётчика Пауэрса.
Мы записали телефоны друг друга. Так через сорок лет возобновилась наша дружба.
О своей деятельности Рудольф Иванович предпочитает не распространяться, а я не чувствую себя вправе задавать лишние вопросы. Однако в своё время из статьи «Рудольф Абель перед американским судом», появившейся в №№ 4 и 5 журнала «Советское государство и право» за 1969 год, я узнал, как героически вёл себя мой друг.
Чтение этой статьи произвело на меня впечатление не столь новыми фактами, сколь мыслями, которые эти факты пробудили.
Герой Советского Союза лётчик — испытатель М.Л. Галлай сформулировал однажды, что означают в его глазах трусость и храбрость:
«Инстинкт самосохранения — естественное свойство человека. Людей, которые относились бы к грозящим им опасностям совершенно равнодушно — нет.
Вся разница между так называемыми „храбрыми“ и так называемыми „трусливыми“ заключается в умении, или, наоборот, в неумении действовать, несмотря на опасность, разумно и в соответствии с велением своего долга — воинского, служебного, гражданского, а иногда и написанного — морального.
Со временем подобный образ действий входит в привычку. И тогда „храбрый“ человек приобретает прочный, почти автоматический навык загонять сознание опасности куда — то в далёкие глубины своей психики так, чтобы естественная тревога за собственное благополучие не мешала ему рассуждать и действовать быстро, ловко, чётко, не хуже, а лучше, чем в обычной обстановке».
Эти высказывания мне понравились, и я показал их Рудольфу Ивановичу. Абель задумался, помолчал, а потом медленно сказал:
— Работа разведчика, лётчика — испытателя, верхолаза, пожарника требует большой собранности, умения быстро разобраться в обстановке и принять то или иное правильное решение, которое диктует обстановка. Сказать, что в этот момент лётчик — испытатель, даже когда у него барахлит самолёт, пугается, или разведчик, когда его арестовывают, пугается, или верхолаз, когда он поскользнётся, пугается, — нельзя. Каждый из них, в сущности, готовится к такому всю свою жизнь. Это его профессиональная обязанность — не теряться и найти правильный выход из положения.
— Ну, а можно к этому привыкнуть, к постоянной опасности? — спросил я.
— Можно.
— И ты её понимаешь или нет?
— Привыкать можно, только поняв. Если ты её не понял, то ты просто дурак!
Рудольф Иванович сказал, как отрезал. А я сидел молча, вспоминая то, что прочитал в статье, где описывалось его судебное дело.
Летом 1957 года в номер гостиницы, где спал Абель, ворвалось несколько человек в штатском. Отрекомендовавшись, они заявили:
— Мы знаем о вас, полковник, всё!