RAEM-мои позывные

Изыскать аэродром мог человек авиационно-грамотный. Эту работу поручили Бабушкину. Каждая новая передвижка льдов, а они возникали здесь часто, превращала гладкие поля в ледяной хаос, меньше всего пригодный для посадки такого тонкого аппарата, как самолет.

Найденные площадки держались недолго. Лед буйствовал и ломал их. Число изыскателей аэродромов нужно было увеличить. Бабушкин подготовил группу людей, которые, разойдясь в разных направлениях, смогли бы в кратчайший срок выполнить поставленную перед ними задачу.

Один из аэродромов, найденный за день-два до гибели «Челюскина», и стал первым аэродромом ледового лагеря.

Этот чертов пятачок, находился довольно далеко от лагеря. По утрам туда отправлялась первая рабочая партия, в середине дня выходила вторая смена.

Работа была адская. Если лед сжимался и его торосило, то образовавшиеся валы приходилось срубать, а затем на фанерных листах – волокушах растаскивать в стороны. Если же возникали трещины, то на тех же волокушах нужно было срочно тащить лед, чтобы законопатить трещины.

Поскольку все время стояли сильные морозы, то на протяжении считанных часов все опять схватывало, и наш пятачок, гордо именуемый аэродромом, снова был готов принимать самолеты. Никто не знал, когда эти самолеты прилетят, но готовым к их приему нужно было быть каждый день, каждый час.

Наши аэропорты были недолговечны. Пришлось создать специальную аэродромную команду. Она состояла из механиков Погосова, Гуревича и Валавина. Жили наши аэродромщики на своем хуторе. На случай, если бы внезапно возникшие трещины отрезали их от лагеря, они имели аварийный запас питания и сами готовили себе пищу.

С первых же дней делалось все необходимое, чтобы принять помощь Большой земли. Все, что происходило на льдине, интересовало не только наших родных и близких. После гибели «Челюскина» жизнь лагеря на льдине интересовала весь мир. Вот почему после тяжелой работы вели свои записи журналисты, делал рисунки художник Решетников, продолжали вести съемку кинооператор Шафран и фотограф Новицкий. Пресса и кино не обижали нас своим вниманием, но мы обижали прессу. С первых дней нашего пребывания на льдине пришлось очень экономить аккумуляторы – настолько, что ни одной частной радиограммы не было передано ни в лагерь, ни из лагеря. Исключений не делалось. Как мы ни уговаривали Шмидта послать хотя бы пять слов привета сыну в день его рождения, Отто Юльевич категорически отказался.

Журналисты, оказавшиеся среди нас, скрипели зубами от злости. Шутка ли, сидеть на информации, которую жаждал получить весь мир, и не иметь возможности эту информацию передать! Но иного выхода просто не было. Порвать ниточку связи ради газетчиков? Такой роскоши мы не могли себе позволить.

А там, в Москве, далеко от нас, газетный мир продолжал жить своей привычной жизнью. Во всех редакциях готовились к выезду в Арктику журналисты – и не те наивные молодые люди, с головы до ног обвешанные оружием и фотоаппаратами, какие подчас отправлялись на Север. В редакторские кабинеты вызывали самых опытных, самых умелых, чтобы отправить их поближе к нам, поближе к информации, которую так трудно было заполучить в Москве.

Опыт бывалых редакторов подсказывал – надо пустить вперед асов журналистики. Их ждет большая и очень важная работа. Такой вывод был логичен и точен.

Пока журналисты точили перья, не имея еще возможности размахнуться во всю ширь, начала свои информации Правительственная комиссия. Она регулярно публиковала коммюнике, появлявшиеся в печати за подписью Куйбышева. Комиссия стала центром, куда стекалось все, что делалось для нашего спасения.

В первом же сообщении Правительственной комиссии было сказано, что весь обширный арктический аппарат включился в спасательные работы.

«Всем полярным станциям, – заканчивал сообщение товарищ Куйбышев, – предложено вести беспрерывное дежурство по приему радиограмм т. Шмидта и передавать их вне всякой очереди. Полярным станциям восточного сектора предложено четыре раза в сутки давать сводки о состоянии погоды, положении льда и подготовке, как транспорта, так и организации промежуточных продовольственных и кормовых баз в направлении от станции к месту нахождения лагеря. Радиосвязь с т. Шмидтом поддерживается непрерывно».

Был введен специальный разряд радиограмм под кодовым названием «Экватор». «Экватор» шел вне всякой очереди, пробивая всевозможные заторы.

Это был большой аврал, в котором принимала участие вся Арктика. Несмотря на широкий размах, и этот аврал был только началом, причем началом с немалыми трудностями…

Старая поговорка «первый блин комом» довольно быстро получила еще одно подтверждение при организации нашего спасения. Сторонники и противники похода к лагерю на собаках не долго спорили. Уже на следующий день после гибели корабля увлеченный идеей санного броска Хворостанский мобилизовал 21 упряжку и двинулся в путь, с расчетом мобилизовать остальные 39 упряжек по дороге.