RAEM-мои позывные

Наконец в четвертом часу дня 21 марта 1937 года включаю машинку передатчика. Аппаратура проверена на острове. Осечек быть не должно. Заглушенное гудение машинки, спрятанной в ящике, показывает, что все в порядке. Но это только кажется. Не успел я заняться настройкой передатчика, как услышал изменение оборотов машинки. Обороты падали. Гудение приобретало все более низкий тон.

Вольтметр подтвердил то, о чем нетрудно было догадаться: аккумуляторы сели! Моя ошибка! Переоценил их качества. Две недели они простояли в самолете и частично саморазрядились. Вот неприятность!

Срочно притащили двигатель с динамо-машиной. Распаковали и тут же, на снегу, приступили к зарядке аккумуляторов. После часа работы двигателя аккумуляторы чуть-чуть ожили. Можно было немного послушать эфир, В эфире царство радиомаяков – ритмичные, монотонные сигналы. Надо пускать передатчик и звать, звать, звать… Палатка вся занята аппаратурой. Над головой висят провода. Работать приходится лежа на боку. Ноги не помещаются в палатке и высовываются наружу.

Тут же рядом на ящике неотлучно и молча сидит Отто Юльевич Шмидт. Завидуешь его внешнему спокойствию. Ни одного резкого нервного замечания, которое было бы столь понятным в этой напряженной обстановке.

Проходит час за часом. Попеременно слушаю, затем пускаю передатчик. Опять вынужденная задержка, опять надо подзаряжать аккумулятор.

Напряжение огромное. Сейчас дело исключительно за связью. Если не будет связи, последствия могут сказаться неотвратимыми.

А остров все бубнит и бубнит. Сквозь мощные сигналы ему не услышать наш слабенький передатчик. Остальным еще хуже, они находятся дальше, южнее, и слышимость у них еще меньше.

Поскольку материковым станциям услышать нас не удается, они в 17 часов получают распоряжение прекратить работу. Эфир очищается от лишних сигналов. Прекращает работу и остров. Все слушают нас. Слушают на всех волнах…

И все же наши вызовы остаются гласом вопиющего в снежной пустыне. Опять приходится делать перерыв в работе и подзаряжать аккумуляторы. И снова зову. И снова безрезультатно…

Наконец в 21 час 30 минут вдруг совершенно ясное ощущение: сейчас нас услышат, будет ответ. Уверенность так велика, что хочется сказать об этом сидящему рядом Шмидту. Но вызовов были десятки. Неудобно как-то на полюсе в такой момент заниматься черной и белой магией. Лучше помолчать.

Приемник включен…

Быстро, как пуля, появляется в эфире наш остров. С бешеной скоростью несутся точки, тире нашего позывного. Вот ошибка, вот срыв буквы. В такие минуты даже видавшие виды опытные радисты нервничают и ошибаются.

По всему видно, что нас услышали. У меня по лицу расплывается улыбка. Отворачиваюсь, чтобы Шмидт не видел ее, – ведь пока даются только позывные. Надо подождать, что скажет остров.

Но вот слова: «Ну и радость тут… Где вы? Давай сюда сообщение». Шмидт и я жмем друг другу руки.

– Они подождут, пока я напишу телеграмму? – спрашивает Отто Юльевич.

– Конечно, – отвечаю.

Кто говорит, что небесной музыки нет? В полном сознании и твердой памяти утверждаю, что есть еще более прекрасные вещи. Например, установление связи группы людей, находящихся на дрейфующем льду Северного полюса, с родной землей, да еще после двенадцатичасового перерыва.

Пока Шмидт пишет подробную телеграмму, говорю с островом. Ну, конечно, нас услышал Коля Стромилов. Сообщаю самое главное:

«Все живы, самолет цел… У Симы перегорела его основная машинка. У меня садится аккумулятор. Пишем радиограмму: лед – мировой…

Волнуясь и спеша, отвечает Стромилов. Узнаю подробности тревожных часов, которые провели наши товарищи. Уже наступила ночь. День закончился мрачно, тоскливо. Умолкли обычные шутки. Москва шлет запрос за запросом. Густым туманом заволокло купол, на котором, наши друзья уже готовили самолеты, чтобы лететь на поиски. И вдруг совершенно неистовый вопль Стромилова:

– Слышу?..

В соседних комнатах люди соскакивали с коек, хлопали двери, из ближайших домов бежали в нижнем белье, босиком по снегу. В мгновение ока небольшая радиорубка наполнилась до отказа, как московский трамвайный вагон в часы пик.

Стромилов пишет. Мошковский, изогнувшись, из-под его локтя шепчет вслух каждое записанное Стромиловым слово. Этот шепот слышат все…

Идет телеграмма номер один с Северного полюса. Полюс заговорил. Телеграмма адресована: Москва – Главсевморпуть.

«В 11 часов 10 минут самолет СССР-Н-170 под управлением Водопьянова, Бабушкина, Спирина, старшего механика Бассейна пролетел над Северным полюсом.

Для страховки прошли еще несколько дальше. Затем Водопьянов снизился с 1750 метров до 200. Пробив сплошную облачность, стали искать льдину для посадки и устройства научной станции.

В 11 часов 35 минут Водопьянов блестяще совершил посадку. К сожалению, при отправке телеграммы о достижении полюса внезапно произошло короткое замыкание. Выбыл умформер рации, прекратилась радиосвязь, возобновившаяся только сейчас, после установки рации на новой полярной станции.