RAEM — мои позывные

Дважды присутствовал я при пионерских опытах с радиозондами. Один раз — при запуске их с борта цеппелина, другой раз — на «Челюскине». Но если на ЛЦ-127 было сделано всего 2–3 запуска, то здесь их число достигло 11. Один из этих запусков, проведенный 15 октября 1933 года, принес мировой рекорд — 23 километра. Это было первое в мире научное наблюдение атмосферы иа такой высоте. Знаменитый полет стратостата «Осоавиахим», в котором была достигнута высота 22 тысячи метров, состоялся почти через четыре месяца.

Об этих запусках я всегда знал. Шпаковский согласовывал со мной время своих наблюдений. Это диктовалось деловой необходимостью. Передатчик зонда не должен был мешать нормальной работе судовой радиостанции. Проверенную аппаратуру выносили на палубу и некоторое время выдерживали, чтобы уравнять по температуре с окружающим воздухом. Последняя проверка радиопередатчика, прослушивание его сигналов и, наконец, точно по секундомеру запуск…

Около часа, набирая высоту, передатчик зонда шлет сигналы о проведенных замерах. По мере того как высота растет, а давление окружающего воздуха падает, шар, распираемый изнутри газом, раздувается все больше и больше. Наконец, забравшись в стратосферу, он лопается, заканчивая свой репортаж в пользу науки.

Еще одно событие принесло нам Карское море — у Доротеи Ивановны и Василия Гавриловича Васильевых, направлявшихся на остров Врангеля, родилась дочь. Как и положено в море, где капитан — и царь, и бог, и если угодно — даже нечто вроде регистратора районного загса — запись о рождении была сделана Владимиром Ивановичем Ворониным в судовом журнале «Челюскина». Эта запись гласила: «31 августа. 5 час. 30 м. у супругов Васильевых родился ребенок, девочка. Счислимая широта 75°46′51'' сев., долгота 91°06′ вост., глубина моря 52 метра».

Дети на арктических кораблях рождаются не часто. Началось изобретение имени новорожденной. Как всегда в таких случаях, недостатка предложений не было. Плебисцит, проведенный по этому поводу, принес новорожденной имя — девочку в честь Карского моря назвали Кариной.

А 1 сентября — новое событие. В 4 часа дня капитан Воронин трижды огласил арктическую тишину ревом корабельной сирены. «Челюскин» примкнул к большому собранию кораблей, столпившихся у мыса Челюскина. Едва был, кинут якорь, как к нам прибыла группа старых друзей-сибиряковцев во главе с Владимиром Юльевичем Визе.

Вскоре корабли разошлись, и в «Правду» пошла следующая депеша ее собственного корреспондента Ильи Сельвинского:

«В 4 часа дня впереди нас в тумане возникли очертания кораблей. „Челюскин“ подошел к мысу Челюскин.

Это была великолепная минута. За всю историю овладения Арктикой челюскинский меридиан пересекло всего девять судов, и вот сегодня шесть советских пароходов бросили якоря у самой северной точки самого обширного материка мира.

„Красин“, „Сибиряков“, „Сталин“, „Русанов“, „Челюскин“ и „Седов“, совершив трудный ледовый переход, троекратно приветствовали друг друга простуженными голосами. В десять минут спущена моторка, и мы во главе со Шмидтом стали объезжать корабли. Это был праздник советского арктического флота. Песни, хохот, шутки, возгласы, хоровые приветствия по слогам, как, бывало, дома на демонстрациях.

Заплаканные снежные утесы выпрыгивали из сурового тумана и, мерцая, уходили в серую муть, а меж них, треща моторами, проносились люди… какие люди!

До глубокой, все еще белой ночи мы мчались, друг к другу в гости на корабли, на материк, снова на корабли, покуда обеспокоенная сирена „Челюскина“ не призывает нас на борт. В 7 часов по местному времени подняли якоря, взяли курс на ост».

* * *

Пройдя проливом Вилькицкого, «Челюскин» перешел из Карского моря в море Лаптевых. Оно встретило нас жесточайшим штормом. Столовая опустела. У многих неожиданно пропал аппетит, и появилась потребность «немного поработать над собой у себя в каюте». Сдала и наша камбузная команда. Качка была так сильна, что работать у плиты стало просто невозможно, и наша еда ограничилась чаем и холодными консервами.

По своей жестокости шторм был выдающимся. Отсюда и невероятные беспорядки, которые он наделал на палубе, смыв за борт гидрологическую посуду, часть запаса огурцов, приобретенные в Копенгагене ящики с лимонами. Со своих мест съехали даже строительные материалы, которые мы везли на остров Врангеля. Были сорваны бочки с бензином; поломаны стойки коровника и ранены коровы…