RAEM — мои позывные

Из Ленинграда навстречу «Ермаку» вышел ледокол «Трувор», на борту которого были наши жены и еще одна партия представителей печати.

К Ленинграду мы шли по каналу, который был пробит для торговых кораблей. Нас встретил целый отряд буеров, лихо мчавшихся по ледяным полям навстречу ледоколу. На парусах слова приветствий. Вскоре мы вошли в торговый порт, заполненный несметным количеством ленинградцев.

Начался митинг. Когда он кончился, нас рассадили по машинам, и мы поехали в город. Невский проспект забит до отказа. Милиция пыталась установить какой-то порядок, но не получалось. Машины двигались черепашьим шагом, с трудом протискиваясь через людское море. Кое-как добрались до гостиницы «Европейской». В «Европейской» нас разместили в роскошных номерах. Камины… Китайские вазы… Рояли, на которых, к слову сказать, никто из нас играть не умел… Одним словом, принимали нас не хуже, чем вдовствующую императрицу или какого-нибудь индийского набоба. Все было очень здорово…

Вечером состоялся концерт, потом танцы, и лишь поздно вечером мы отправились на вокзал. Опять цветы, фотографы. Заснули мы далеко за полночь.

На всем пути от Ленинграда на станциях нас радостно приветствовали соотечественники. Даже ночью, в темноте, люди стояли с развернутыми знаменами, чтобы передать нам слова привета. Это было тепло и трогательно, но поезд спешил. Иван Дмитриевич не спал всю ночь. Он выходил на остановках и произносил прочувствованные речи.

На станции Клин вошел парикмахер и сказал, что нас приказано побрить. Мы сообразили: значит, с вокзала нас куда-то повезут. Нетрудно было понять, по какому адресу предстоит нам ехать.

И действительно, встреча началась сразу же на Октябрьском вокзале. Нас приветствовал Народный комиссар иностранных дел М. М. Литвинов, новый начальник Гражданского воздушного флота Герой Советского Союза В. С. Молоков, наш славный дядя Вася. Мы встретились здесь на вокзале с пролетавшими над полюсом летчиками. Нас приветствуют М. М. Громов, В. П. Чкалов, А. В. Беляков и А. Б. Юмашев. Вся Комсомольская площадь от края до края представляла собой море голов. Перед Октябрьским вокзалом была сооружена маленькая трибуна. Митинг открыл секретарь Московского городского комитета партии А. И. Угаров.

Это был пасмурный сырой мартовский день. Раскисший снег. Серые дома. Море москвичей на площади, над которым клубится пар от дыхания. Папанин произнес короткую речь, поблагодарил за теплую встречу. В этот момент началось страшное: на площади как бы пошла волна, задние напирали на передних. Мы понимали, чем это грозит. Любому человеку просто трудно удержаться на ногах. Понял это и Угаров. Чтобы избежать беды, он скомандовал:

— Быстро, быстро заканчивайте!

Мы закончили и спустились в ожидавшие нас машины. Молодец Угаров. Вовремя он подал команду. Мы поехали в Кремль и уж потом узнали, что на площади оказалось бессчетное количество потерянных калош, но, слава богу, обошлось без несчастных случаев.

Через Орликов переулок мы въехали на улицу Кирова. Вдоль тротуаров шпалерами стояли москвичи и бурно аплодировали. С крыш сыпались десятки и сотни тысяч листовок. Вот и знакомая парикмахерская на улице Кирова, где я постоянный клиент. Машу мастерам. Кажется, они меня узнали. Скоро опять буду сюда заходить.

Как и после возвращения с «Челюскина», автомобили, на которых мы ехали, были увиты цветами. Как и тогда, на первой машине ехал Отто Юльевич Шмидт с Папаниным, затем все мы остальные. Машины въехали в Кремль, и мы попали в Георгиевский зал, где уже собрались все приглашенные на встречу. Вдоль зала в несколько рядов стояли накрытые всякими яствами столы. За столами 800 человек, которых мог вместить этот зал.

Один стол, стоявший в конце зала не вдоль, а поперек, пустовал. Нас провели поближе к нему. Ждать пришлось недолго. Вскоре открылась боковая дверь, и вошел Сталин с членами Политбюро. Раздались овации, приветственные крики.

Пригласили к этому столу и нас. Впереди Папанин со знаменем, которое развевалось у нас на полюсе, затем гуськом все мы. Нас радостно приветствовали и рассадили за этим первым столом.

Папанин сидел между Сталиным и Молотовым, я — между Буденным и Ждановым. Разговоры мы вели вполне светские.

— Товарищ Кренкель, — спросил Буденный, — что вы будете пить — коньяк или водку?

— Я, Семен Михайлович, воспитывался на самогоне. Поэтому, с вашего разрешения, буду пить водку.

Мой ответ явно развеселил Буденного. Затем разговор поддержал Жданов. Он сказал, что мы с ним коллеги, так как во время ссылки он работал метеорологом. Очень теплую речь о героях и героизме у нас и на Западе произнес Сталин.

Между официальной частью и концертом был объявлен небольшой перерыв. Присутствующие встали, бродили по залу, обменивались приветствиями. В самом начале зала оставалась небольшая свободная площадка. И, когда на хорах заиграл духовой оркестр, в вальсе закружилось две-три пары. Полукругом стояло и смотрело на танцы все Политбюро во главе со Сталиным.