Рафферти

Целый час после этого он говорил, не переставая, пил и рассказывал о выборах. Борьба разгорелась не на шутку, и у него не было уверенности в успехе до самой последней минуты. Но теперь все в порядке, он рад до смерти. Он пытался в подробностях объяснить ей, что же произошло, как все это было подготовлено, на каких делегатов он сумел оказать давление и влияние, но многое из того, что он говорил, она не слышала. Она говорила «да» или «нет», стараясь уловить его мысль, но в действительности его рассказ мало ее интересовал. Ее радовало только, что он счастлив.

Странная у него была манера рассказывать: он не то что хвастался, но и не скрывал, как рад; то был искренне удивлен, что ему все это удалось, то принимал все свершившееся как должное.

Пока он говорил, он цепко держал ее руку в своих руках, отпуская только, когда просил налить ему еще.

Через час он встал, снял пиджак и галстук. Она предложила, чтобы он разулся — ему будет легче.

— Джек, как случилось, что вы приехали сюда? — спросила она. — Почему не отправились домой? Вы могли бы телеграфировать мне. Я…

Секунду он пристально смотрел на нее.

— Мне показалось вполне естественным приехать именно сюда, — медленно ответил он.

Он снова взял ее за руки и на этот раз притянул к себе, продолжая смотреть ей прямо в глаза.

— Я хотел, чтобы ты первой узнала об этом. Я хотел, чтобы именно ты разделила эту радость со мной.

Она ощутила его силу, ощутила силу его рук и, сама не зная, что делает, потянулась к нему. На этот раз ее губы нашли его губы.

Эту ночь они впервые провели вместе. Много позже она попыталась проанализировать свое решение, подвергая проверке свои чувства и стараясь выяснить, что лежит за ними. Но этот самоанализ ничего ей не объяснил, она ответила на его страсть, на его пылкое необузданное желание, и только много позже ей стало ясно, что он ординарен в любви, небрежен и нетерпелив. Но, быть может, именно эти качества по какому-то неведомому капризу и привлекли ее. Он был почти жесток в своем всесокрушающем желании, груб и вместе с тем неистощим.

Наконец они уснули, а когда одновременно проснулись и увидели себя в объятиях друг друга, еще не остывших после любовного экстаза, давно уже наступило утро.

Он заговорил, и на этот раз говорил как любовник. Он тотчас понял, что эта ночь изменила очень многое и что с этой минуты их отношения приобрели совсем иные качества. Он говорил так, будто они не были знакомы прежде, будто только ночью он впервые ее встретил.

— Ты именно то, что я искал всю жизнь, — сказал он, не размыкая объятий и глядя ей в лицо своими трезвыми задумчивыми глазами.

Она молча улыбнулась.

— Наверное, это и называется любовью, — добавил он.

— Разве ты никогда не был влюблен раньше? — не могла не спросить она.

Он тотчас понял, почему она спрашивает.

— Я уже рассказывал тебе о Марте, — ответил он. — Мы были тогда совсем юными, и большую роль в наших отношениях сыграл случай. Если бы не ее отец…

— Да, ты мне говорил, — перебила она его. — Но это не меняет положения вещей. Ты женат на ней, и у вас дети.

— Да, я женат на ней, — согласился он. — Но ты должна понять: это привычка. Что-то такое, что я обязан делать. У нас дети, общий дом, — правда, я провожу там не очень много времени, — но, честно говоря, мы никогда не испытывали друг к другу большого чувства. Такого у нас не было никогда, никогда.

Она понимала, что он говорит правду, но разделяет ли эту правду и Марта Рафферти?

— Наши отношения превратились в привычку, — повторил он. — Такую же, как сигареты или кофе. Это уже не зависит от меня самого, это рефлекс. И близость наша тоже стала рефлексом. Традицией.

Она чуть отодвинулась от него.

— Ты хочешь сказать, — спросила она, — что берешь жену, как берешь сигарету?

В голосе ее звучала горечь. Но если она ждала, что он будет протестовать, ей пришлось разочароваться.

— Да, — ответил он. — Именно это я и хочу сказать. Если человек не влюблен в свою жену, — а я почти не знаю таких, кто сохранил бы чувство любви после десяти лет брака, — именно так и бывает.

Он вдруг расхохотался, притянул ее к себе и куснул за мочку уха.

— Черт с ним, с моим браком, — сказал он, — и с сигаретами тоже. Мне нужна только ты. И сейчас же.

Она начала было протестовать, пыталась вырваться, но оказалась беспомощной, когда его сильные руки удержали ее, а губы нашли ее губы, не дав ей договорить.

Потом они приняли душ и сели пить апельсиновый сок и кофе с поджаренным хлебом, и снова, полный сил и живой, как наступающий день, он сидел напротив нее за столом. Пока они ели, он опять со всеми подробностями рассказывал ей про выборы, про то, как стал председателем комитета, смеялся над теми хитроумными сделками и маневрами, которые помогли ему добраться до этого поста.

— Теперь все будет по-другому, — заявил он. — Совсем по-другому. Я ведь теперь буду действовать почти в масштабе страны. И денег у меня будет больше. Гораздо больше.