Рагнаорк

Пальцы начало покалывать — энергия перетекала от одного мага к другому. Перед глазами всплыло лицо Эмиля, искажённое от страха и боли. Отец же продолжал улыбаться. Дамиан стиснул зубы, изо всех сил сдерживая слёзы. Ему хотелось, чтобы перед смертью отец видел сына сильным, решительным и уверенным, таким же, каким Петер был сам всю свою насыщенную, наполненную как радостью, так и горем жизнь. Никто не знал, есть ли гранью бытия что-то ещё на самом деле — никто не возвращался оттуда, чтобы поделиться информацией. Но Дамиан решил, что если и есть, то отец не должен уйти туда, запомнив его размазывающим сопли по лицу.

Глядя на то, как глаза Петера начали закатываться, парень приготовился к резкой боли, как и в тот жуткий раз. Но её не последовало. Был ли причиной добровольный переход силы, отсутствие даже подсознательного сопротивления, или дело было в родственных узах — Дамиан не знал. Но ему это не было важно. Молодой маг чувствовал в своих руках сокрушительную мощь. Напротив него, облачённый в золотое свечение, поднимался Антгрейв Жильберте, Разрушитель, архидемон. Все порезы, что смогли оставить ему Хорсы, успели зажить. Колдун увидел своего противника и замер.

Не став ждать ни секунды, Дамиан атаковал. Конус ярко-изумрудного света вырвался у него из рук и ударил по колдуну, полностью скрывая из вида его силуэт. Заклинание, которому ублюдок, заточённый в Ирреальность, сам обучил Хорса, беспокоясь за целостность элементов ритуала по своему возвращению. Арсенал магии древней империи, от которой не осталось даже воспоминаний среди живущих, обрушился на одного из сильнейших представителей той эпохи.

Дамиан закричал.

Во время ритуала он использовал собственную злость, но сейчас та переросла в нечто большее, что копилось уже давно и ждало выхода. Ненависть. Он ненавидел ублюдка, что был первопричиной всех невзгод последнего года, лютой ненавистью. Ненавидел за то, что тот смог воспользоваться желанием глупого мальчишки помочь попавшему в беду человеку. За то, что пришлось совершить Хель. За то, что пришлось сделать ему самому. За погибших ткачей Ордена Вечности. Даже сам Творец, такой, каким его описывали ведомые, не простил бы корчившуюся в агонии тварь.

А ещё Хорс боялся. Боялся, что не сможет совладать с силой. Что её окажется недостаточно. Боялся, что мать с маленьким братом останутся совсем одни, и уже никто не будет в состоянии им помочь. Этот страх, вместе с болью, отчаянием, скорбью и всеми другими эмоциями, что жили в сердце парня, вырвался наружу и усилил плетение. Ритуал оказался своего рода разминкой перед этим сражением.

Продолжая кричать, выпуская все свои чувства, переплетая их воедино, Дамиан увидел перед собой тени тех, кто был ему дорог. Хель и Руби, отец и мать с Джеки на руках, Фукс и Хьяго. За их спинами стояли Гарихурдин, Мордред, Йараллион, Иола, Яков, Эмиль, Келли, Джонатан, братья нар-Драммы. Хорс смог разглядеть лица жителей тридцать восьмого бункера, общины, правительственной башни, чьих имён он не знал.

Он сражался ради них. И неважно, живых или мёртвых. Отдавая себя целиком и понимая, что за этим последует.

Конус сузился до толщины тоненькой ниточки.

«Ты победил, — вдруг прозвучал голос в голове, — надеюсь, тебя устроит цена».

Уничтожая на своём пути последние слои энергетической защиты, луч вонзился в грудь Разрушителя и пробил его насквозь. Антгрейв несколько раз моргнул. В его удивлённых глазах больше не было черноты — это были простые карие глаза, как у тысяч жителей Федерации. Мужчина осмотрелся, словно впервые видел воронку, в которой недавно сражался.

— Не может быть… Я свободен… — произнёс он, прежде чем несколько десяток изумрудных стрел разорвали тело колдуна на части.

Дамиан прошёл вперёд, равнодушно глядя на покрытые кровью Разрушителя разноцветные переливающиеся осколки. Возможно, они остались после закрытия прорыва, являясь последним проявлением Ирреальности в этом мире. Возможно, появились по какой-то другой неизвестной причине. Они могли что-то хранить в себе. Опасное или полезное, разрушительное или целительное. Парню было на это абсолютно плевать. Он и так сделал всё, что мог. Сделал, всё, что должен был. Пусть дальше разбирается кто-то другой, и уже не важно, кто.

«Мне всё равно».

Хорс сел на землю. В нём больше не осталось гнева на явившегося из древности ублюдка. Не было ненависти ни к нему, ни к кому-либо ещё. Не было скорби по потерянным отцу и любимой. Где-то в дебрях души ещё теплилось желание разреветься, свернуться калачиком, обняв колени, и рыдать в голос, вспоминая тех, кого он уже никогда не увидит. Но и этот порыв медленно затухал, оставляя вместо себя что-то наподобие телеэкранных помех. Белый шум.

«Мне всё равно».