Рагу из дуреп

В общем, непростое имя. Да и сама Асия была непростой. Рвалась из неё  какая-то стихийная разноцветная сила, которую так и хотелось поджечь, как петарду. Но пушистые ресницы лёгким флёром сдерживали, гасили эту стихию, и голосом, исходящим откуда-то из самых недр, она переносила зачарованную публику в легенду об амазонке, которая в древности владела половиной Восточного Азова. Тут же возникала и мифическая Бегущая по Волнам, вроде как прежде жила она именно на Азове и на скалах Феодосии являлась писателю Грину – нравилась ей его Гринландия и хотела она жить в этой сказочной стране. Пробежала она, вроде бы, по Коровьему броду (как в древности называли Керченский пролив), который, спасаясь от острожалого гнева богини, переплыла когда-то в виде коровы божественная Ио, связав навеки запад и восток. Ещё что-то рассказывала Асия о скандинавских хрониках: то ли фантазировала, то ли читала, будто азиатское государство Русь называлось в них Аустррики, и ещё о чём-то, увлекая этим хаотичным, неудержимым потоком знаний школьную райцентровскую молодежь. Те, в отличие от работяги Васисуалия, слушали Асию, затаив дыхание.

– Ася Рамазановна, а нам про такое в школе не говорили, – зачарованно внимала завклубше стайка старшеклассников. – Всё про «Апрельские тезисы» да про Маяковского. А про Коровий брод – никогда.

– И про Грина не рассказывали...

– Э-э, будете много знать – не захочете коров доить! – посмеивались те, кто постарше. И задумчиво уходили попыхивать сигареткой на крыльцо. Курить в клубе Ася не дозволяла.

Именно она вносила в их жизнь какое-то разнообразие. Во всяком случае, в полуплеменном укладе сельской жизни именно при Асе в клуб стали наезжать даже те, кто жил от райцентра далековато. Вообще-то, село, в котором она появилась однажды в октябрьские праздники, уже райцентром не было. Пошёл крен на укрупнение и с недавних пор их районное начальство переселилось в соседний райцентр. Но по старой памяти и этот продолжали считать райцентром, хоть на новой карте административного деления области его уже не выделяли…

– Асюша, ну чё б тебе не завесть огородик, свои б помидорки, огурчики, – пыталась образумить её клубная уборщица баба Матрёна, у которой она снимала каморку. – Хочешь, я тебе грядку выделю? Могу пару несушек дать, свои яйцы будут. Ты им зерна прикупи. Кукурузы особенно – желтки будут жёлтеньки. Ты ж цельный день сидишь, как куча, только к вечеру идёшь, вот бы и кормила. И сама б ела.

Ася смотрела в ответ с какой-то невыразимостью, неформулируемостью. И становилось ясно: не хочет она грядку. И несушек не хочет тоже. Помолчит-помолчит, а потом вдруг обернётся к окну, распахнёт створки, поглядит на усеянное звёздами небо и брякнет что-нибудь типа:

Приди же, ночь! Приди, приди, Ромео!

Мой день, мой снег, светящийся во тьме,

Как иней на вороньем оперенье!

Приди, святая, любящая ночь!

Приди и приведи ко мне Ромео!

После чего баба Мотря не отваживалась сказать что-либо ещё. Мозговала: то ли головушку зашибла постоялица, то ли свербит ей...  Однако очень лихо, очень здорово у Аси получалось, совсем как по радио!

– Бабуль, да я всё равно у вас ненадолго, по распределению, зачем мне несушки? – смотрела она на хозяйку глазами, полными упоения. – Ты не обижайся, я к такому делу совсем неприспособленная.

«И впрямь свербит!» – решала старушка и тихонько уходила к себе.