Рагу из лосося

КОМУ: slavik@mail.ru

ОТ: Ri@gmail.com

ДАТА: 24 сентября 2010, 01.48

ТЕМА: Весточка от Ри.

ВЛОЖЕНИЕ: Письмо.

Славик, привет! Письмо получилось слишком длинным, поэтому отправляю его тебе вложением. Целую, я.

ПИСЬМО.

Привет, братик! Прости, что так долго не подавала о себе вестей. Не писала потому, что все плохо. Плохо у Димы, и у меня…

У Димочки очень плохое настроение. Буквально час назад мы приехали из одного небольшого городка, где давали «бесплатник» в честь дня города. Не поехать было нельзя – Вал. Евг. даже договорился с полицейскими, что нас выпустят из Москвы.

«Бесплатник» – это рекламная или политическая акция, на которой певец выступает, не получая никакого гонорара только потому, что у его крыши есть какие-то свои расчеты с той, местной крышей, которая и устраивает бесплатник. Это может быть акция какой-то очень крупной фирмы, может быть что-то политическое (выборы, день города, поддержка местного мэра и т. д.), а может быть какая-то отмывка денег со стороны тех, кто заваривает всю эту суматошную ерунду. Димочка ненавидит выступать в таких огромных бесплатных концертах (которые называет про себя «братская могила») не только потому, что не получает денег за свое выступление (а больше всего на свете Димочка ненавидит петь даром), а еще потому, что на такие концерты собирается очень большое количество самых разных артистов, и все артисты втихую ненавидят друг друга. Артисты ругаются между собой, и побеждает тот, у кого круче крыша. Тот, кому повезет (и чья крыша сумела отгрызть жирный кусок пирога) помимо бесплатника едет дополнительно с богатой гастрольной фирмой в дорогой ночной клуб или хороший зал. Остальные же гастролеры могут тусоваться в этом же самом городе, но в местах похуже. И в результате – срывать друг другу сбор. Бесплатник будет по следующему поводу: мэр одного из городов решил отпраздновать свой день рождения, который совпадает с днем города, таким бесплатным концертом. Своеобразной подачкой населению (то есть будущим избирателям). У этого мэра очень крутые связи в Москве. Человек, к которому он обратился, нажал на Вал. Евга, и тот не посмел отказать.

Братец, солнце мое, я тебе еще не надоела своим бесконечным нытьем? Если да – удали письмо из компьютера. Если нет – дочитай до конца. Хотя ничего нового о моей кошмарной жизни ты здесь не найдешь. Я по своей природе строгий консерватор и всегда цепляюсь за то, к чему привыкла. Я редко изменяю стиль письма, ответственных решений, и даже слова, произносимые мной в различные отрезки судьбы, и те слишком похожи друг на друга. Я редко изменяюсь… Но если уж решила что-то изменить – тогда держись! Ри живет в бардаке, но не помешало бы отправить ее в монастырь! Помимо бесплатника, Димочка дал еще один концерт в ночном клубе – договорился Вал. Евг. Не ехать же нам пустыми в Москву. Димочка не хотел, но согласился.

Я часто думаю: почему люди (особенно маленькие незрелые глупышки) бьются насмерть и платят такие деньги за билеты, чтобы хоть один раз увидеть это вздорное и противное существо со скверным характером, которое может действовать на нервы похуже плохой погоды или зубной боли? Это вредное, ревнивое, склочное, депрессивное существо, которое валяется на кровати в ботинках (в кровати, где предстоит еще спать мне), курит и пьет либо водку (в период депрессии), либо коньяк. Впрочем, я сразу же ловлю себя на мысли, что таким его вижу одна я. Для всех остальных это незабываемый соловей из райских садов. Яркий праздник для их беспросветных серых будней.

Представь себе гостиничный номер, по которому в бешеном всплеске эмоций прохаживается Димка. Дима ходит по комнате, как тигр в клетке, и курит, курит…. На столе вместо водки или коньяка – огромная коробка шоколадных конфет. Это что-то новенькое в репертуаре!

– Откуда конфеты? Кто их принес?

– Никто. Сам в буфете купил.

– Сам?

– Или Вал. Евг. Какая разница?

– Не знаю. Никакой, наверное. Что опять случилось?

– Ничего, я… Знаешь, я немного заснул и мне приснился плохой сон.

Это еще один и довольно существенный Димочкин недостаток. Дело в том, что Димочка видит сны. И было бы ничего, если б только видел! Вся беда в том, что он к ним тщательно прислушивается! Иногда доходит до абсурда. Однажды Димочке приснилось, что его забросали гнилыми помидорами. Он проснулся в панике и отменил концерт. Изредка его сны сбываются. Очень редко, но достаточно для того, чтобы удержать его самомнение на должном уровне. Поэтому Димочка всегда любит рассказывать о своих снах тем, кто готов его слушать.

– Какой же ты видел сон?

Димочка становится серьезным, подходит к окну, и я чувствую, что все стихи о луне и шутки закончились, что сейчас начинается просто жизнь, такая, как она есть на самом деле.

– Будет беда. С нами произойдет беда. Я это чувствую. И ты от меня уйдешь.

Я встаю и медленно подхожу к окну. На фоне освещенного окна теперь чернеют две сгорбленные спины. Двух людей, которые одиноки. Я смотрела на профиль Димы. Профиль человека, стоявшего перед миром, с обнаженной тонкой душой нараспашку, с душой, похожей на драгоценный камень, который разбивается о толпу, не способную ничего понять… Человека под непосильным грузом тяжести славы мирской и внутренней творческой боли… Он стоял у окна, а внизу был чужой город. Люди, машины, разноцветные яркие огни реклам, бездонное жерло, спешащее поглотить его целиком и переварить до косточки к утру. На его висках вились золотистые волоски, а чудные серые глаза (мои самые любимые глаза) смотрели прямо перед собой. И я поняла, что сейчас он – просто обычный мужчина, странник, не нашедший домашнего очага, одинокий и усталый перед слепым, побитым жизнью окном. Я обняла его, прижалась щекой к спине:

– Какая беда? Глупости! С нами ничего не случится! И я никогда от тебя не уйду.

Он не обернулся и ничего не сказал. Мучительными болезненными тисками сжалось сердце и я почти закричала:

– Почему ты молчишь? Говори! Какая беда? Ты боишься, что в Москве тебя арестуют? Расскажи мне все, чтобы прогнать беду! Я ведь люблю тебя! Скажи хоть что – то! Не молчи!

Но он продолжал молчать. Он был беззащитен наедине с собой. Совершенно неожиданно вздрогнул, тихо сказал:

– Тебе ведь плохо со мной? Ты всего лишь женщина, правда, лучшая из них, но я не смог дать тебе ничего. Ни дома, ни семьи, ни уверенности в завтрашнем дне… Знаешь, я очень устал. Устал от ненависти, всей этой злобности, интриг… Я в водовороте, и сил слишком мало, чтобы с ним бороться. И я вижу, что причиняю боль не только себе, но и тебе. Тебе очень плохо, но ты еще не можешь это понять.

– Я уже взрослая девочка, Дима. Я все понимаю. И мне совсем не плохо.

– А твои письма к брату?

Я потеряла дар речи и замерла, не в силах ничего ответить. Первым в голову пришло то, что он рылся в моем компьютере. Но для Димы компьютерный мир всегда был слишком сложным. Он улыбнулся:

– Вот видишь. Я увидел это во сне. Ты сидела за своим ноутбуком и писала. Ты жаловалась на меня, на свою жизнь… А потом ты поднялась, надела плащ и ушла. И во сне меня пронзила такая боль… Какая-то странная боль… В области сердца…

– Дима, милый! Я пишу брату только то, что люблю тебя больше жизни. Ты ведь прекрасно знаешь, что я люблю тебя, не променяю ни на кого и никуда не уйду!

Но глаза его были безжизненны и сухи. После моих слов в них даже не затеплилась надежда.

– Я все равно чувствую беду. Возможно, мне придется уйти со сцены. Но это даже хорошо, потому, что тогда закончатся все бесконечные гастроли, разъезды, переезды и склоки.

Он обнял меня, а я подумала, что в моем сердце вечно идут дожди и чувства стекают по стенкам сосудов невыплаканными слезами. На душе стало тепло и грустно, как бывает от запаха свежевыпеченного хлеба. И я знала, что эти удивительные минуты полного единения наших двух сущностей, натур, сердец, наших «я», наших душ никогда уже нельзя будет повторить. И оттого в сердце моем шел проливной дождь и было больно, как бывает больно, наверное, стекающим по стеклу и навсегда исчезающим дождевым каплям…

Наверное, со стороны моя жизнь – очень смешная история. Но только ты бы не смеялся, если б мог представить себе хоть на миллионную частичку те ужасы тоски и отчаяния, которые я переживаю каждую ночь, прижавшись лицом к заплаканной жесткой подушке. Я убиваюсь между двух тисков: боязнью его потерять и желанием раз и навсегда прервать эту ненормальную жизнь. Ночью, сквозь темноту, я вижу его лицо, вижу его руки и плечи, вьющиеся светлые волосы, твердо очерченный рот. Так нельзя жить! Но я так живу. Сейчас, когда я пишу тебе это письмо (я пишу его ночью, в холодной пустой комнате, абсолютно одна) перед моими глазами ясные очертания железнодорожного вагона. Это сомнения, мысли – слабый скрип тормозов и начинает двигаться состав. Он все больше и больше набирает скорость – и вот наконец мчится как ветер к далекой платформе неясного будущего. Этот разбитый вагон – моя жизнь. Поезд – гостиница, самолет – гостиница, автобус – и гостиница вновь. А между всем этим мы двое – он и я. Живые, настоящие, требующие своей доли тепла и счастья. Как и все остальные люди, мечтающие протянуть руки к яркому свету солнца. Для многих существуют поддельные светила. Я имею в виду не планеты, живых людей. Он – одно из таких светил. Это не значит, что они не настоящие, нет. Их свет может обогреть толпы. Но они люди, прежде всего люди, хорошие или плохие, с собственным проблемами и недостатками. И такие светила раньше всех и более жадно тянутся к лучам настоящего солнца. Может, потому, что освещая другим путь сами живут в тени.

В город бесплатника мы приехали на поезде, в двухместном мягком купе. Ночью я лежала, представляя, как душа отделяется от тела и видит все со стороны. Мне казалось, что я действительно все вижу со стороны. Вот я – лежу, вытянувшись на спине, на полке слева от входа. В соседнем купе в одиночестве едет Вал. Евг. Он лежит на спине, натянув одеяло до подбородка. остальные музыканты и обслуживающий гастрольный персонал едут в более дешевом вагоне. Напротив меня – Дима. Он лежит на боку, обнимая руками подушку, и не спит, несмотря на закрытые глаза. Я слишком хорошо знаю его дыхание во сне и наяву, чтобы не ошибиться – эти тревожные вздохи не означают сна.

Когда он засыпает, дыхание его становится тихим, медленным, ровным, почти затухающим. Мой Димочка спит как ребенок. Интересно, о чем он думает? Увы, единственная вещь, которую нельзя узнать даже предположительно – мысли другого человека. Мысли Димочки – темное царство. Мне ни за что не проникнуть в них. Поэтому я перевожу взгляд с Димочки на потолок, с потолка на дверь, с двери на потолок, опять на Димочку, потом – на свое тело и вновь по кругу. Колеса поезда стучат в такт какой-то мелодии. Она мне очень знакома. Это же одна из первых Димочкиных песен! Одна из тех, которую он никогда не поет! Ну конечно же, как я могла забыть… Лет двенадцать назад, когда я еще не была знакома с Димой и не жила в Москве, я танцевала на вечеринке у нас в поселке под эту песню никому не известного музыканта со своей первой любовью… Не помню только, как его зовут. Я была тогда очень счастлива. А счастлива ли я теперь? Я спускаюсь на землю, возвращаю душу обратно в тело, чтобы прижаться спиной к стенке купе и почувствовать прохладу дерева и кожаного валика. В купе то загораются, то исчезают яркие огни. Это лампы дорожных столбов, мимо которых мы проезжаем.

Мы приближаемся к станции. Остановка. Я вспоминаю, как в детстве вскакивала и выглядывала в окно. Точно так же я поступаю и сейчас – приподнимаюсь, отодвигаю занавеску и смотрю на небольшой беленый заборчик возле перрона. Громкий голос объявляет: «Скорый поезд № 27 Москва – В. прибыл к первому пути. Нумерация вагонов с головы поезда». Обернувшись, ловлю пристальный взгляд Димочки. Он улыбается мне и вновь закрывает глаза. Я опускаюсь на подушку и вспоминаю, что давно уже не в детстве. Славик, я понимаю, почему атмосфера вокруг нас с каждым днем становится все трагичней.

На самом деле Дима – очень самобытная личность, и никакой продюсер ему не нужен. Дима самодостаточен, и это видно в каждом его поступке, в каждом слове. Ему не нужен «человек с палкой» над головой, который постоянно указывает, что петь, а что не петь, какой клип и как снимать, что одевать, о чем говорить, куда идти, с кем встречаться и даже (извини за грубость) с кем трахаться. И все эти указки только ради одного: чтобы Димочкин продюсер заработал как можно больше денег. На самом деле все шло к этому конфликту. Предпосылки для его развития были давно. Конечно, я не предполагала смерти продюсера, но… Но беда всегда была рядом с нами.

Я постоянно задаю себе вопрос (особенно по ночам, в поезде, в густой сплошной темноте): неужели это я? Что со мной, где я, почему? Бог, неужели это и есть твои неисповедимые пути? Маленькая девочка с двумя косичками без бантиков (всегда ненавидела рюшики и бантики), что с тобою случилось… Поезд медленно трогается с места, отъезжая от очередного вокзала.

Славик, отчего мы всегда так тяжело расстаемся со своим детством? Не потому ли, что страшимся тех жизненных перемен, которые возвестят – отныне ты сам, и только сам будешь отвечать за свою жизнь. Детство – золотая пора, в которой не нужно расплачиваться за невольно совершенную ошибку. Расплачиваться своей жизнью, кровью, душой… По истечении многих лет, когда уходит от нас навсегда наивный и немного смешной детский образ, мы помним лишь какие-то мелочи: лопоухого дворового щенка, первую любовь во втором классе… Но однажды – толчок, вспышка, и ты понимаешь, что стал взрослым. Это – все. Теперь ничего не произойдет «вдруг». Ни Димочкин рассеянный взгляд. Ни железнодорожные фонари, ярким пламенем нарушающие мрак в купе. Многое слишком больно и обнажено. Не потому ли, что мы мечтаем избавиться от этой обнаженной боли хоть на краю, хоть на клочке устойчивой земли, с такой любовью и нежной печалью храним мы старые запыленные детские игрушки в далеком шкафу, нередко боясь просто прикоснуться к ним… Потому, что в этих смешных кусочках раскрашенной резины или рванного плюша хранится отголосок настоящего прошлого, теплая пронзительная нежность тех золотых проблем, в которых самой страшной и неразрешимой жизненной проблемой могла быть двойка по математике…

Только не смейся надо мной, но по всем этим городам я таскаю с собой в сумке старого, смешного, вытертого и бесконечно любимого плюшевого зайца с оторванным ухом (помнишь, того, зеленого, которому Нинка случайно оторвала ухо в день твоего рождения). Он лежит среди кошельков, визиток, кредиток, косметичек, бутылочек с лаком для ногтей, помад, румян, тюбиков с кремом, духов смешным теплым комочком… И очень часто, когда рядом со мной никого нет, я беру его в руки и целую в старенькую мятую мордочку. От этого становится легче и светлей, и свет расплывается в моих глазах горячими радужными кругами. Об этом не знает никто. Зайчишка – сокровенная часть моей души, в которую я никому не позволяю заглядывать. А в последние, сгустившиеся черными тучами дни, и мой единственный друг. Ну, все. Я столько написала, что начала болеть рука. Читай мою трогательную душещипательную повесть на ночь! Скорее уснешь. Счастья тебе и удачи. Целую, люблю, скучаю за всеми, твоя беспутная Ри.