Рагу из лосося

– Что он тебе сказал?

– Алик уезжает навсегда в Австралию и устраивает прощальную вечеринку.

– Так вот: ты на нее не пойдешь!

Димочка поднимается во все свои 185 и сжимает кулаки. Он собирается устроить скандал. Но мне наплевать на любые скандалы! Пустота и боль уничтожили все. Я не хочу слушать Димочкин визгливый голос. Мне он противен – как противны многие его жесты и поступки, а, наверное, огромная часть нашей совместной жизни. Но кое-что внутри заставляет ответить, как он того стоит:

– А я сказала: пойду! И хватит! Заткнись!

– Ты не понимаешь… дура! Я устал выносить твои отношения с этим ублюдком! И последняя капля – это твои хождения к нему домой!

– Мой единственный друг уезжает навсегда в чужую страну! Неужели это так трудно понять?

– А меня разве трудно понять? Если я прошу, чтобы ты не ходила, неужели так трудно не пойти?

– Почему?

– Потому, что я не хочу, чтобы ты туда шла! Более того, я просто требую! Разве я так часто тебя о чем-то прошу?

– Ты ведешь себя просто глупо!

– Пусть! Но сделай это для меня!

– Дима, не будь ребенком!

– А ты не будь такой эгоисткой! Зачем тебе этот идиот, который сгниет в Австралии под забором?

– Не сгниет. Какой-то богатый человек предложил ему там работу и оплачивает поездку.

– А кто, он сказал?

– Нет, не сказал.

– Ты что, даже не спросила?

– Я спросила, но он не сказал. Ничего. Ни имени, ни фамилии.

– Так вот: это прощание – мое последняя капля! Если ты завтра туда пойдешь, я от тебя уйду! И тоже навсегда! Или он – или я!

Мое терпение тоже не бездонно. Я встаю и решительно отвечаю:

– Пойду. Уходи.

И выхожу их кухни, громко хлопая дверью. В комнате прижимаюсь к холодному стеклу, закрываю глаза – и ясно, столь ясно, что сама пугаюсь, вижу лицо Алика. Горькие слезы текут по щекам, скатываясь на подоконник.

– Прости меня, Ри!

Не оборачиваюсь. Димка обнимает меня за плечи.

– Прости меня, пожалуйста! Я понимаю, тебе тяжело. Но я люблю тебя. И ты только моя девочка. Если бы ты знала, как же сильно я тебя люблю.

Я обнимаю его, прижимаюсь всем телом, плачу, рыдаю в голос – оттого, что я не одна и кто-то меня слушает.

– Прости меня. Тебе сейчас так тяжело. Я должен был это понять. Я просто не хотел, чтобы ты туда шла, думал, что тебе будет слишком тяжело вынести, все-таки переживания… Но если ты настаиваешь идти, тогда конечно…

Голос его нежный и теплый – голос самого дорогого мужчины в мире. Судорожно вдыхаю его теплый запах – и постепенно вся боль и тоска оставляют мое сердце. И только круги перед глазами, и опьяняющее ощущение крепких Димочкиных рук…

Вечером начался дождь. Серое небо в клочьях порванных облаков. Димка собирался в студию, на ночную запись. Это значит, что он вернется не раньше 8–9 утра.

– Даже природа оплакивает твоего поэта! – грустно говорит Дима. Я не понимаю, что это – ехидство или настоящая грусть.

Я заказываю такси, решив не брать машину. В таких расстроенных чувствах лучше не садиться за руль. Холодный ветер, ворвавшийся в окно машины, растрепал мои волосы, испортил прическу. Алик сказал бы, что я нравлюсь ему с любой прической. К горлу вновь подступила боль. Алик являл для меня целую эпоху, он был неугасимым символом освобождения, надежды. Я не могла представить, что, однажды набрав номер, услышу в ответ длинные гудки или чужой голос. Воспоминания о прошлом сотрутся и заменятся другими. Мне хотелось плакать, но я не могла.

В квартире Алика была масса народа. Я вручила ему на память небольшой сувенир. Некоторые из гостей были мне знакомы, но большинство – нет. Было много еды и спиртного. Стоило присмотреться более внимательно, как сразу бросалось в глаза: за веселыми шутками окружающих таится что-то совсем не веселое и жизнерадостное. Улыбки были натянутыми, а глаза – не смеялись. Вскоре веселье сняло как рукой. Маленькое мгновение правды – молчание. И стало понятно, что это – прощание. И кто-то тихо сказал:

– Почитай стихи, Алик.

А кто-то погасил люстру и принес с кухни две маленькие свечи – их зажгли и поставили в противоположных концах стола. От сидящих за столом людей поползли вверх огромные тени. Алик сказал:

– Первым я почитаю стихотворение, посвященное моей единственной и очень печальной любви. Я ухожу в другой мир, любимая, потому, что не могу без тебя…

Алик все читал и читал, и мне не хватало совсем немного, чтобы не разрыдаться в голос. Мои глаза были сухи. Коньяк в большом бокале отсвечивал цветом спелого каштана на руки и платье. Тихо – тихо вливалась в раскрытые окна ночь. И я уже приняла решение – этой ночью остаться. Все разошлись около часа. Алик спросил меня:

– Ты ведь останешься?

– Да, останусь. Сам знаешь, что я не могу уйти так.

– Я спрятал бутылку коллекционного французского шампанского, чтобы когда-то выпить вместе с тобой. Наверное, именно сейчас представился такой случай?

– Наверное. Напиши мне это стихотворение – своей рукой. То самое, которое читал первым.

Алик написал, и я спрятала листок в сумочку. Потом он открыл бутылку шампанского. Золотистое вино горчило – и мне казалось, что эта горечь не пройдет никогда.