Рагу из лосося

Я смотрю ей в глаза, еще далекая от тоски, и внезапно понимаю, что эти пирожки — единственное, что она может продать. Продать, на вырученные гроши купить четвертинку хлеба и не умереть с голоду. Среди светящихся реклам дорогих магазинов она со своим допотопным товаром смотрится более чем смешно. Но именно на примере этой сжатой маленькой фигурки понимаешь жизнь такой, какая она есть. Я смотрю ей в глаза и понимаю все: муку, купленную на последние гроши, и тяжесть этого решения — пойти и продать. Сколько принимала его — знают лишь двое: Бог и она. У одного героя Достоевского есть слова: «Понимаете ли вы, что значит, когда больше некуда идти?» Как просто сказать «понимаю» и как тяжело на самом деле понять… Я лихорадочно открываю сумку, достаю из кошелька деньги, сую ей в руки пачку долларов… Старушка плачет:

— Деточка…. Что я могу сделать для тебя, деточка? Как отблагодарить?

И внезапно я говорю ей, это вырывается из моей измученной души, вырывается, как из горла — воздух:

— Молитесь обо мне! Молитесь о заблудшей Марине. Молитесь обо мне…..

И мне кажется, что если эта старушка помолится обо мне, помолится от всей души, прося Бога отпустить мои тяжкие грехи, значит, не все потеряно для меня в этом мире. Бог прощает грешника, если кто-то за него просит. И если старушка помолится за мою пропавшую душу, значит, есть свет и для меня тоже — на небе и, наверное, на земле…. Я забираю все пирожки и быстро бегу вниз по улице, чтобы никогда большее ее не видеть… Они вкусные, эти пирожки с картошкой. Они не впитали в себя горечь хлеба насущного. Я ем их и плачу. Плачу от непонятной тоски. На этой ноте я и хочу закончить свое письмо. Я хочу попросить тебя, мама, о том же: чтобы ты за меня помолилась. Сходи, мама, в церковь, поставь за меня свечку и попроси, чтобы Бог простил рабу свою Марину. Простил-за всё. И, надеюсь, тогда в моей жизни будет что-то хорошее. Целую тебя крепко — крепко. Пиши. Твоя Ри.

LIVEJOURNAL,

ДНЕВНИК РИ.

ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 15 ноября 2010.

ФАЙЛ УНИЧТОЖЕН: 16 ноября 2010.

Я позвонила Кирееву. Мне не терпелось узнать подробности. Киреев обрадовался моему звонку и мы договорились встретиться через час на Маяковской. Для меня так удивительно было снова оказаться в метро! Когда я вышла из вагона (вовсю наслаждаясь «экзотикой», которую успела забыть), Киреев меня ждал. Мы уселись в маленьком кафе неподалеку от Тверской и он приступил к рассказу.

— Я так думаю, — сказал Киреев, — что скоро дело пойдет в суд. Нет смысла дольше тянуть. И так все ясно.

— И кто торопит? — прищурилась я.

— Забыл, что разговариваю с опытным человеком, — усмехнулся Киреев.

— Еще бы, — отпарировала я, — шоу — бизнес бывает покруче криминала. В нем все друг друга дергают за ниточки, и эти ниточки часто не разглядишь даже под микроскопом. И кто разглядит — тот продюсер.

— Есть резон поскорее отправлять дело, ты права, — сказал Киреев, — этого хотят крупные люди. Иногда у нас стандартные драки бомжей и убийства с ограблением, когда все на глазах, висят лет по пять. А это дело торопятся закрыть. И, в принципе, это правильно. Меня торопят, и я тороплюсь. Мне-то что…. Я, считается, раскрыл. Впрочем, ведь я молодец! Верно выбрал себе помощницу!

— Помощницу?

— Ну, умного консультанта! Помнишь, ты просила меня проверить прошлое Сергея Сваранжи по милицейским каналам в разных регионах России, исключая Москву и московскую область? И я проверил.

— Я подозревала, что Сваранжи мог сидеть на Севере. Он сидел?

— Все гораздо сложней и одновременно проще. Но однажды он действительно чуть не сел. Причем на семь лет.

— Что?