К вечеру Юсуф ослаб от голода и усталости. Первые три дня поста всегда самые изнурительные, и, если б мальчика предоставили самому себе, он бы пролежал большую часть дня в тихой тени. После первых трех дней тело привыкало существовать долгие часы без еды и воды, и это длящееся целый день мучение становилось сколько-то выносимым. Он думал, что прохладный горный воздух облегчит испытание, но оказался неправ — в духоте прибрежного городка он словно отчуждался от собственного онемевшего тела, предоставлял телу изнемогать и достигал состояния оглушенного терпения. Здешний сравнительно прохладный воздух поддерживал его, не позволял ослабнуть настолько, чтобы соскользнуть в полуобморок. А теперь еще ожидало унизительное разоблачение при встрече с Хамидом.
— То есть как? Ты не умеешь читать? — возмутился Хамид.
— Такого я не говорил, — запротестовал Юсуф. Он всего лишь пытался сказать, что не успел дочитать Коран прежде, чем его отправили работать на дядю Азиза. Мать разучила с ним алфавит и помогла прочесть первые три простые суры. В семь лет его отправили к учителю в городе, куда они только что переехали, для наставления в религии. Учеба шла медленно. Учитель вовсе не торопился довести порученных ему детей до завершения курса: как только мальчик осваивал чтение Корана от первой страницы до последней, учитель лишался ежемесячного взноса за него. Образование считалось оконченным после примерно пяти лет учебы. Так выходило справедливо по отношению и к самому учителю, и к ученикам. Ребята служили на побегушках, убирали в доме учителя. Носили ему дрова, выполняли всякие поручения. Мальчики частенько прогуливали и за это бывали биты. Девочек били только по ладоням, их учили прилично себя держать. Уважай себя, и другие станут уважать тебя — это правило касается всех нас, но в первую очередь женщин. Вот что означает слово «честь», твердил им учитель. Так заведено от начала времен, насколько мы можем знать или помнить. Мальчики и девочки рассаживались на циновках на заднем дворе учительского дома и покорно, с понятной неохотой, распевали урок за уроком. В свое время и Юсуф закончил бы курс и считался бы равным среди сверстников и старших. Но его отослали из дома.
Халил обучил его цифрам, но ни разу не предлагал почитать Книгу, и сам не читал. По пятницам, когда они ходил в город, в мечеть, Юсуф неплохо справлялся. Правда, во время более длинных молитв внимание рассеивалось, а когда читали незнакомые разделы Книги, он просто гудел бессмысленно в лад с теми, кто по-настоящему читал, но ни разу не опозорился. И сам проявлял учтивость, не вслушиваясь слишком внимательно в чтение стоявших рядом, не проверял, справляются ли они лучше, чем он. Но теперь, когда Хамид усадил его под вечер рядом с собой, Юсуф понимал, что нет шансов просто погудеть, побормотать и выбраться из угла, куда его загнали. Хамид предложил начать с чтения вслух, по очереди, суры Йа Син. Юсуф открыл Книгу и полистал страницы под пристальным взглядом Хамида.
— Ты не знаешь, где находится Йа Син? — спросил он.
— Я не закончил курс, — ответил Юсуф.
— То есть как? — потрясенно, испуганно спросил Хамид. Он поднялся на ноги и попятился от Юсуфа — не так, как пятятся от угрозы, но как от чего-то скверного, обреченного. —
Юсуф тяжело вздохнул, пристыженный своим провалом, осознавая бесчестье. Он тоже поднялся на ноги — сидя на корточках на полу, он чувствовал себя еще более уязвимым. Он устал, проголодался и хотел бы обойтись без той драмы, что ему несомненно предстояла. Но он не был так напуган провалом, как со страхом ожидал весь день.
— Маймуна! — Хамид закричал, призывая жену так, словно у него что-то заболело. Юсуф понадеялся, что Хамид тоже изнурен постом, что он скоро опустится на пол и будет негромко внушать ему насчет учебы и долга. Но тот вдруг заорал, впадая в истерику: — Маймуна! Иди сюда! Ялла! Иди скорей!
Маймуна выскочила на порог, на ходу обматываясь покровом, ее заспанные глаза широко раскрылись, отзываясь на тревожный призыв мужа.
—