Рай без памяти

Из глубины его, заполненной сверкающими металлическими формами, вышел навстречу человек в белом, совсем земном халате, только белизна его тоже сверкала, как белая крышка рояля, отражая окружающий мир. Издали этот мир казался путаницей безугольных геометрических построений, преимущественно труб, сфер и цилиндров. Но за человеком с той же скоростью двигалась высокая, как цунами, волна лилового газа, в которой гасла и таяла сверкавшая металлом стереометрия. В конце концов газ срезал зал, обратив его в комнату с таким же туманным полом и потолком и такими же мерцающими тусклыми стенами. Человек в халате оказался Зерновым-вторым, на этот раз отличавшимся от моего спутника только глянцевым белым халатом.

— Нет, не нейлон, — сказал он Зернову-первому. — Тоже химия, только другая.

— Мысли читаешь, Вольф Мессинг? — усмехнулся тот.

— Конечно. Только твои. Ты же знаешь.

— Знаю, — поморщился мой Зернов, — только привыкнуть не могу.

Мы сели на подплывшие к нам белые тарелки к такой же белой, ничем не поддерживаемой массивной плите, на которой мгновенно материализовалась из воздуха бутылка «Мартеля» и три широких коньячных бокала.

— Скатерть-самобранка, — похвастался Зернов-второй.

Первый пренебрежительно отмахнулся:

— Видели и едали. В континууме.

— Прежде я считал все эти чудеса в решете техникой земного происхождения, — задумчиво подхватил Зернов-второй, — кто-то придумал и сконструировал их до Начала. Кто, мы забыли, а наследством пользуемся понемногу и свое ищем, развиваем, разрабатываем. А теперь, когда вернулась память прошлого, я уже точно знаю, что все это — подарок ваших инопланетных гостей, их эксперимент. Даже больше — знаю и назначение самого Би-центра.

— Первая ступень контакта, — перебил Зернов-первый.

— Научного контакта.

— Мост к их науке, к их освоению мира.

— Крутой, между прочим, мост. И трудный. Он же построен в четырехмерном пространстве. Нет ни коридоров в обычном смысле этого слова, ни дверей, ни лестниц. То, что их заменяет, длинно, сложно, запутанно и, с земной точки зрения, даже бессмысленно. Мы это называем «проходами». Обычно ими никто не пользуется, только в случаях крайней необходимости, когда телепортация блокирована.

— Вы так и говорите — телепортация? — спросил Зернов.

— Нет, просто переход. Это уже моя земная память. И нуль-переход от нее же. Удобная штука. Можно немедленно попасть в любую часть «центра». Даже сюда.

Мерцающие стены впереди не то раздвинулись, не то растаяли, обнажив черный экран с равномерно вспыхивающей и гаснущей ядовито-желтой надписью по-английски: «Дэйнджер!» — «Опасность!»

— Люк-мусоропровод, — пошутил Зернов-дубль. — Сюда автоматически сбрасываются радиоактивные осадки, различные излучающие вещества, самовзрывающиеся смеси — словом, все, что уже не нужно, но опасно для жизни, — пояснил он.

— Шагнешь — и конец, — засмеялся я.

— Не шагнете. Это мы называем «видимость», а полная телепортация блокирована до полудня.

Я взглянул на часы: половина девятого.

— Не скоро.

Двойники засмеялись.

— Он все еще по-земному считает, — сказал мой Зернов, — забыл о восемнадцатичасовых сутках.

— В сущности, «переход» блокирован круглые сутки, кроме двух часов после полудня, во избежание излишних передвижений. На пешеходные блуждания в «проходах» решаются только энтузиасты, — заметил его двойник. — Общаться можно и так.

Мерцающие стены исчезли — их сменила гигантская карта продтрассы и Города, вернее, макет, освещенный невидимым источником света. Точь-в-точь как тот псевдо-Париж, который мы наблюдали с Толькой в Гренландии. Отчетливо были видны лесное шоссе, заставы, улицы, даже дома. А по улицам, если вглядеться, можно было рассмотреть и движение экипажей, омнибусов, даже крохотных пешеходов в тени многоэтажных небоскребов, похожих на стеклянные пеналы, поставленные торчком.

— Занятная карта, — сказал Зернов-дубль. — Я и сам не понимаю, как это сделано.

Под картой восседал за непривычного вида клавиатурой очкарик в белом халате моих примерно лет. Полы халата открывали такой же, как и у меня, золотогалунный мундир.

— Полицейский? — удивился я.

— Здесь все полицейские, — сказал Зернов-второй. — Даже я. Только без мундира. Горт! — позвал он.

Очкарик поднял руку с клавишей.

— Слушаю, шеф.

— Что нового?

— Директива фуд-управления. Еще два пункта во французском секторе. В третьем и четвертом арондисмане. Виноторговец Огюст и бакалейщик Пежо.

— Заказ уточнен?

— Конечно. Списки уже переданы в Эй-центр.

— Есть отказный сигнал?

— Нет.

— Что предлагаете?

— Продлить восьмой рейс. По улицам Плесси и Мари Жорден, всего двадцать минут. Вот так… — Он провел указкой над макетом, будто скользнувшей по невидимому стеклу, предохраняющему модель Города от прикосновений.

— Действуйте.

Очкарик и карта растаяли за мерцающей пленкой стены, снова возникшей в пространстве.

— В сущности, это какой-то вид телевидения, — заметил я.