Рай без памяти

Кого пришпорить и кто обнаглеет, я, честно говоря, не понял, а спросить не рискнул. Тем временем полицейские без моей помощи довольно быстро разгрузили фургон. Задние двери его, как и кабины, открывались автоматически на любой остановке, и мне сразу стала ясна механика ночного набега. Нападавшие забаррикадировали дорогу, вызвали вынужденную остановку машины, перебили охрану и до нашего прибытия успели перегрузить часть ящиков и мешков на поджидавших у шоссе лошадей. Вероятно, не более тонны, потому что полицейские, принимавшие груз, казались не слишком встревоженными, а угроза пришпорить кого-то прозвучала, пожалуй, чисто риторически, потому что путевка с печатью тут же вернулась ко мне обратно, двери автоматически щелкнули, свет погас, и машина моя с такой же ловкостью проскользнула в открытые ворота на улицу. А куда я привез продукты, так и осталось нерешенной задачей — очевидно, не в магазин, и не в ресторан, и даже не в тюрьму, потому что явно не для заключенных предназначались контейнеры с консервированной высокосортной рыбой, полиэтиленовые мешки с жареными цыплятами и ящики с типично французским коньяком и шампанским.

20. Покушение

Решение задачи пришло на очередной встрече четырех, вновь собравшей нас под одной крышей. Мой доклад, как наиболее обстоятельный, заслушивался последним. Начал Мартин, и начал с тревожного сообщения.

От Марии он узнал, что несколько дней назад из Майн-Сити бежало более ста человек. Побег был тщательно подготовлен, отлично организован и удачно выполнен. Одной группе заключенных удалось взорвать лагерную электростанцию; в результате вышли из строя все прожектора на сторожевых вышках, обесточились проволочные заграждения и погас свет в полицейских казармах. Другая группа ворвалась на склад оружия, перебила охрану и ушла в лес, соединившись с первой. Более полусотни стражников было убито во время преследования, многие погибли при взрыве электростанции.

Тревожил, конечно, не сам побег, а последовавшие за ним репрессии. В городе начались аресты. За один день только на заводах компании «Сириус» исчезло более восьмисот человек. Их видели в цехах, но ни один из них не вернулся домой. Мария рассказывала, что Корсон Бойл накануне в баре «Олимпии» назвал сопровождавшим его бизнесменам из «Клуба состоятельных» цифру предполагаемых арестов. «Ди-центр, — сказал он, — ощиплет перышки с двух тысяч петушков».

— Что за Ди-центр? — спросил я.

— Не знаю. И Мария не знает.

— Я знаю, — сказал Зернов. — Они помечают свои секретные организации буквами английского алфавита. Ди-центр, между прочим, от слова «дефенс» — «защита», нечто вроде здешнего гестапо. — Зернов нахмурился и вдруг встревоженно спросил Мартина: — А ты говорил кому-нибудь о цифре арестов?

— Только Маго.

— Зря.

— Я никого из вас не нашел.

— А кому же сообщать? — пришел на помощь Мартину Толька. — Она же связная.

Я знал Зернова. Он явно сдерживался, чтобы не сказать резкость. Но резкость эта все же прозвучала в ответной реплике:

— Ваше слово, Дьячук. Рассказывайте.

И Толька сделал поистине сенсационное сообщение. Он был на вечере у Корсона Бойла. Он пел любимые песенки галунщиков. Его накормили, напоили и увезли с величайшим почетом. Ничего особенного он не услышал — солдатские анекдоты и сплетни. Но он увидел.

— Вы все обалдеете, когда узнаете, кого я увидел.

— Кого? — взревели мы все.

— Бориса Аркадьевича собственной персоной.

Мы молча переглянулись. Толька явно сошел с ума.

— Меня? — осторожно переспросил Зернов.

— Вас.

— А вы не ошиблись, Дьячук? В тот вечер я был у Томпсона.

— У Томпсона гостевал некто Зерн, писарь с козлиной бородкой, — лукаво подмигнул Толька, — а у начальника фуд-полиции был Зернов. Чисто выбритый московский Борис Аркадьевич Зернов. Выдающийся ученый Города и директор Би-центра. Усекли?

Мы усекли. Вероятно, каждый вспомнил трагически окончившуюся встречу двух Зерновых в кают-компании Мирного. Что скажет сейчас Зернов, вернее, Борис Зерн, писарь личной канцелярии мэра?

И он сказал:

— Теперь я понимаю, почему Томпсон посоветовал мне отрастить бороду. Он знал.

— А я одного не понимаю, — недоумевающе протянул Толька. — Вы же ледовик по специальности, Борис Аркадьевич. А здешний — кибернетик, хозяин счетной машины Города.

— Выучился, — равнодушно сказал Зернов. — Может, его таким и запрограммировали. А биологически я и он идентичны. Тот же характер, те же способности. Даже усиленные за счет частичной блокады памяти.

Мне захотелось поддеть эту профессиональную самоуверенность.

— Может быть, о характере уточним, Боря? Твой дубль с аппетитом ест из хозяйской миски.

Но Зернов не пошел на «подначку».

— Не думаю, чтобы с аппетитом. Блокада памяти — не решающий фактор в изменении характера. Среда тоже. Может быть, здесь известную роль играет научная одержимость?

— Он даже спит в аппаратной, — подтвердил Толька.

Но Зернов не откликнулся. Он уже не объяснял, а размышлял вслух.

— Научная одержимость, — задумчиво повторил он. — Но разве ее не было у Эйнштейна или у Оппенгеймера? Или у Жолио-Кюри?