Рай без памяти (илл. А. Иткина)

─ «Хуже, — сказал Мотт, — мы ничего не помним. Какое сегодня число, старик?»

Я открыл и закрыл рот: я тоже не помнил.

─ «А месяц?»

─ Я не помнил и месяца и — о ужас! — года.

─ «Сошел с ума», — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

─ «А ты не шути, шеф. Что ты помнишь из последнего номера — он три дня как вышел? Какую сенсацию? Какое фото? Хотя бы обложку помнишь?»

─ Я, который мог перечислить все шлягеры любого номера, ничего не помнил. Ни прошлого, ни позапрошлого, ни прошлогоднего — ровным счетом ничего. Даже обложек.

─ «Дайте номер, Шанель», — потребовал я.

Мотт хохотнул, а Шанель испуганно и жалобно — у нее даже слезы блеснули — ответила, как на суде:

─ «В редакции нет ни одного экземпляра, шеф. Ни за этот, ни за прошлые месяцы».

─ «А в справочной библиотеке?»

─ «В справочной библиотеке пустые полки, шеф. Все исчезло за одну ночь. Я уже звонила в полицию, но телефоны выключены».

─ «Позвоните из автомата».

─ «Я не нашла ни одного поблизости».

─ «Какие глупости. А в бистро напротив?»

─ Длинные ресницы ее подпрыгнули и опустились.

─ «Какое бистро, шеф? Напротив табачная лавочка, и телефона там нет».

─ «Я тоже подумал о бистро, старик, — сказал Мотт, — но его действительно нет. Проверь».

В первый раз я почувствовал уже не тревогу, а страх. Что-то случилось со всеми нами, с редакцией, с городом, но я еще не знал всего. Предложив ребятам подождать, я пошел к главному. Он что-то писал или чертил пером и поморщился при моем появлении.

─ «Я занят, Стил. Никак не могу обдумать тему передовой. Может быть, о загрязнении реки?»

─ «Какой реки?» — спросил я.

─ «Нашей, конечно. Вы в уме?»

─ «А название ее помните?»

─ «Название? — ошалело переспросил он. — А вы помните?»

И я не помнил.

─ «А какое сегодня число? — повторил я вопрос Мотта. — А месяц, а год? Может, передовую из прошлого номера помните? Или обложку? А как зовут мэра? И кто возглавляет правительство?»

Он посмотрел на меня почти с ужасом.

─ «Я ничего не помню, Стил. Абсолютно ничего».

─ «Я тоже. И никто в редакции».

Он потянулся к телефону. Как и следовало ожидать, он не работал. И я сказал:

─ «Не трудитесь. Ни один не работает».

Главный не любил долго думать. Он всегда принимал быстрые решения и очень этим гордился.

─ «Разошлите своих репортеров по городу. Пусть спрашивают кого попало подряд обо всем, что придет в голову. Под предлогом, что журнал, допустим, проводит анкету о сообразительности и быстрой реакции. И пусть не задерживаются. Утрата памяти тоже сенсация. А пока пригласите всех дежурных редакторов ко мне».

Через три минуты мы все собрались у него в кабинете. Это и было Начало, происходившее повсюду в городе, осознание того, что произошло со всеми нами, начало новой жизни, потому что старая была даже не забыта, а начисто изъята из памяти. Собрались забывшие о том, что было вчера, позавчера, в прошлом и позапрошлом году, десять, двадцать, сто лет назад. Помню, как сейчас, это собрание со всеми его восклицаниями и репликами — оно запечатлелось в памяти с той же полнотой, с какой забылось все, что ему предшествовало.

─ «Кто помнит, какое сегодня число, месяц и год?» — спросил главный.

Молчание.

─ «Есть ли где-нибудь календарь?»

Календарей в редакции не оказалось. Я шепнул шефу, что все содержимое справочной библиотеки тоже исчезло.

─ «Который час?»

Часы у всех показывали разное время, в зависимости от того, когда были заведены утром. До этого они стояли.

─ «Что вы помните, Дженкинс?»

Дженкинс, редактор иностранной информации, считался Спинозой нашей редакции. Во всех затруднительных случаях, когда политический, религиозный или философский вопрос не находил ответа, обращались к Дженкинсу.

─ «Я помню, сэр, как меня зовут, — ответил он без малейшей улыбки, — помню, что у меня жена и двое детей, знаю их имена и склонности. Помню сегодняшний утренний завтрак, но не помню вчерашнего. Помню дорогу в редакцию, но не совсем уверен, что вчера шел именно этой дорогой. Помню, наконец, что заведую иностранным отделом и что мне надо писать очередной обзор на седьмую полосу».

─ «О чем?»

─ «Не знаю. Название отдела предполагает иные страны, но я не помню ни одной. Я даже не помню, как называется наша. Я знаю, что пишу и говорю по-английски, но сделать отсюда вывод о наименовании нашего государства не могу, сэр. Я не помню так же ни одного события ни в прошлом, ни в настоящем, ни одного географического названия. Мне знаком термин географический — он связан с моей профессией, но, что такое география, объяснить не могу. Боюсь, что произошла какая-то космическая катастрофа, сэр. Какое-то излучение смыло память о прошлом. У каждого ли, не знаю. Но в нашей редакции это именно так».

─ «То же излучение уничтожило и календари, и наши записные книжки?» — насмешливо спросил я.

─ «И телефонные?» — прибавил кто-то.

─ «И справочную библиотеку?»

─ «И архив?»

Дженкинс молчал. Ответ мы получили несколько позже, когда явились мои репортеры. Рассказ их был страшен.