Рай без памяти (илл. А. Иткина)

Накануне нашего отъезда мне не спалось. Может быть, ностальгия, жаркий вечер, не смягченный даже лесной прохладой, пьянящий запах чужих цветов, мерцание чужих звезд в безлунном, как всегда, небе. Рядом тихо спал Толька, всхрапывал Мартин, ворочался Борис — должно быть, тоже не спал. Наконец он чиркнул спичкой из коробки со шведской этикеткой: «Вега. Стокгольм»: огонек осветил спящих, но никто не проснулся. «Не спится? — шепнул он. — Пошли на балкон». — «Лучше в сад. Собак нет. Спустимся». Не одеваясь, мы начали спускаться по лестнице. Полоска света внизу остановила нас: дверь в комнату Стила была открыта. Ступенька под нами скрипнула, мы замерли. Голос Стила спросил: «Ты закрыл дверь в сад?» Голос Джемса ответил: «А зачем? Кто войдет? Смешно». Мы не могли двинуться ни вперед, ни назад — скрипучая лестница выдала бы наше присутствие. Получилось бы неловко и стыдно...

А разговор между тем продолжался.

─ Значит, решил окончательно? Не передумаешь?

─ Нет. Я бы ушел и без них. Не могу оставаться нейтральным.

─ Разве мы нейтральны?

─ Мне этого мало, пап.

Молчание. И затаенная грусть в голосе Стила:

─ Мне будет трудно без тебя, мальчик.

─ Останется Люк. И посели у нас Блума с Евой. Они так одиноки в лесу. Да и Люка привяжешь крепче. По-моему, она ему нравится.

─ По-моему, она тебе нравилась.

─ Давно, пап. Все это ушло вместе с детством.

─ Рискуешь, Джемс.

─ Без риска нет драки.

─ А если без них?

─ Это моя пятерка. Все уже согласовано.

─ Им дадут другого.

─ Я им нужнее. Они пропадут без меня. Ничего не знают, на каждом шагу могут споткнуться. Они как младенцы, пап. Ползунки.

Я услышал рядом тихий смешок. Должно быть, Зернов тогда же решил вернуть комплимент Джемсу.

А разговор не утихал.

─ Не боишься провала?

─ Будем осторожны. Мы не спешим.

─ А если?

─ Пострадает всего одна явка. А место работы и место жительства — это лодка, в которой поплывут они сами.

─ Значит, отель «Омон»?

─ Конечно. У Этьена в запасе всегда несколько комнат.

─ Значит, уже двое: Фляш и Этьен.

─ Фляш — это твоя инициатива.

─ Я не думал тогда о твоем участии, мальчик.

─ Какая разница? С Фляшем они могут даже не встретиться, а Этьен для них только владелец отеля. Я буду связан с ними — не он.

─ А если провал не по их вине?

─ Моей или Этьена? Ты заговариваешься, пап. Все равно, что заподозрить Модюи или Грима.

─ Тсс... без имен, сынок.

─ Но мы одни.

─ Все равно. Никогда и нигде не называй имен без крайней необходимости.

─ Хорошо, отец.

─ Может быть, пройдем в сад? Побродим вместе в последний раз.

В полоске света перед нами мелькнули две тени. Скрипнула входная дверь.

─ Слыхал? — шепнул Зернов.

─ Этьен и «Омон»?

─ Он уже не портье.

─ Растут люди.

─ Какой ценой?

─ А нам не все ли равно? Память же у него блокирована.

─ Смотря какая память.

Не сказав больше ни слова, мы вернулись к себе. Легли — не хотелось будить ребят. А думали, вероятно, о том же: слишком уж знакомо приоткрывалась завеса будущего. Парижский отель «Омон», где розовые «облака» показали нам самую страшную из своих моделей — модель воспоминаний гестаповца Ланге и его агента Этьена. Мы, живые, прошли сквозь эту гофманиаду, искромсав и сломав ее. В реальной жизни Этьен повесился, здесь он преуспевает. Конечно, он не сохранил памяти своего земного предшественника, и встреча с ним нам ничем не грозит. А если? Не преднамеренна ли эта встреча, не подготовила ли ее чужая воли, как и все наше путешествие в никуда.

Мысль об этом не покидала меня до отъезда, — мы расстались с «сердцем пустыни», когда еще не забрезжил рассвет. Я так и не сомкнул глаз, а потом двухчасовое лодочное путешествие вверх по реке, затем в плавнях, долгий пешеходный маршрут по лесу, где Джемс шел, как герой Фенимора Купера, не хрустнув веточкой, не сломав сучка и ни разу не запутавшись в подозрительно схожих тропках, пока мы, наконец, не вышли на просеку, где пролегала дорога, по которой циркулировали полицейские и омнибусы. Омнибус наш еще не подошел, а «быки» уже скрылись из виду, оставив на душе у каждого тревогу и отвращение.

─ В Канаде тоже конная полиция на дорогах, — сказал Мартин.

─ Не такая.

─ Полиция везде полиция.

─ Это фашистская, — убежденно произнес Толька. — Серые эсэсовцы.

Ни один из нас не видал живого эсэсовца, но каждый выражал свою тревогу по-своему.

─ Может быть, действительно моделирован фашистский режим, — подумал вслух я.

Зернов не согласился.

─ Не следует механически переносить привычные социальные категории, — сказал он. — Фашизм — это порождение определенных экономических условий и политической ситуации. А здесь, скорее всего, что-то вроде диктатуры гаитянского божка с его тонтон-макутами.