Рай без памяти (илл. А. Иткина)

─ Потому что нет поэтических традиций, — сказал я, не оборачиваясь.

─ А то, что вы держите?

Я обернулся и обомлел. Замарашка превратилась в Золушку на балу у принца, еще не потерявшую свой золотой башмачок. Тоненькая до худобы, с резко выпирающими ключицами, с неправильными чертами лица, она казалась привлекательной, даже красивой именно своей неповторимой асимметричностью.

─ Я тоже пишу стихи, — сказала она с вызовом.

─ Так прочтите! — закричал я.

Она засмеялась. Лед был сломан.

─ Ну, зачем же начинать со стихов? Начнем с документов. Кто из вас Жорж Ано?

Я поклонился и получил книжечку в синей обложке с моим новым французским именем. Такие же книжки получили и мои переименованные друзья. Девушка сделала книксен и заключила:

─ А я — Маго Левек. Теперь вы знаете меня, а я вас. Значит, четыре отдельных фото? — подмигнула она. — Заказ выполнен.

─ И одно общее, — прибавил я.

─ Она тотчас же ответила:

─ Отель «Омон». Тихий недорогой пансионат. Полиция туда почти не заглядывает — уважает хозяина. Вам отведен двухкомнатный номер — больше не смогли: отель переполнен. Зато на втором этаже и с водой.

─ Что будем делать? — спросил Зернов. — Нужно еще с кем-нибудь встретиться?

─ Нет. По вопросам, связанным с работой и жительством, будете иметь дело со мной. Надеюсь, что недоразумений не будет. Вы, например, получаете довольно почетный пост. Когда мы обсуждали вопрос о вашей работе, выяснилось, что мэру нужен ученый секретарь. У мэра — хобби: история Города во всех ее аспектах — промышленном и социальном. По-моему, именно то, что вам требуется. Вы знаете стенографию?

Зернов кивнул. Все знал этот человек!

─ Кто из вас специалист по фото?

Теперь кивнул я. Что-что, а это мы умеем.

─ Вы будете работать по заданиям нашего ателье. Соглашение подпишем завтра. Теперь вы... — Она повернулась к Мартину и невольно залюбовалась им: привлекателен был, собака. — Мне говорили... — продолжала она, — что вы могли бы управлять грузовиком?

─ На чурках? — усмехнулся Мартин. — Не пробовал. Но, думаю, справлюсь.

─ А вот как быть с вами — не знаю, — заключила она, обращаясь к Тольке. — Пока ничего не подыскали.

─ Разве у вас нет института прогнозов?

─ Она явно не поняла вопроса.

─ Прогнозов погоды, — пояснил Толька.

─ А что такое «прогнозов»?

─ Предсказаний.

─ У нас предсказывают погоду только ревматики, — улыбнулась Маго и вдруг увидела на столе мой надкушенный пластмассовый банан. — Неужели пробовали? — спросила она сквозь смех.

─ Попробуешь, если со вчерашнего вечера ничего не ел.

─ Она засуетилась.

─ Есть вчерашние сандвичи с сыром и немного бренди. Не возражаете?

Мы не возражали, набросившись на сандвичи, как голодные коты. Благодушие возвращалось вместе со съеденным сыром. А Толька, проглотив свою порцию, даже забренчал на гитаре.

Он запел свою песенку о «всадниках ниоткуда», одно время самую популярную на Земле. Он пел ее по-французски, придыхая и грассируя, как Ив Монтан на пластинках. Я вспомнил Париж и ахнул: Толька никогда не пел ее так, а ведь это был шлягер!

Маго не могла понять смысла, но свое восхищение выразила по-своему: обняла и поцеловала смущенного Тольку.

─ Есть профессия, — сказала она решительно, — и никаких споров! Вы — шансонье.

Глава XIV ЗОЛОТОЙ ГАЛУН

В открытое окно отеля, выходящее на узкую темную улочку, почти не заглядывает солнце. Только рано поутру, но я обычно просыпаюсь позже и вижу в окно облысевший каштан и кирпичную стену. Света не больше, чем в колодце. В плюшевых портьерах гнездится пыль. Как все знакомо здесь, вплоть до памятных канделябров на камине с толстыми свечками! Такие же свечи в люстре над столом. По вечерам их зажигает специальный служитель. Он же тушит их в полночь, наступающую по-здешнему в девять часов. Есть и еще отличие от земного «Омона» — на стенах нет картин. Их заменяют фотографии Города и огромная афиша с портретом Тольки и анонсом: «Олимпия». «Ежевечерне — Толли Толь».

Сам Толли Толь уже встал, хотя до завтрака еще полтора часа, а завтракаем мы, как и у Стила, в шесть утра, спешить нам обоим некуда. Он тихо бренчит на гитаре, подбирая мелодию к французским словам. Говорит по-французски плохо, но произношение у него превосходное и поет с чувством. Только что именно, разобрать не могу: бурчит вполголоса себе под нос.

Всплывает а памяти знакомая картинка: именно так родилась песня о «всадниках», когда я дремал под-его бренчание.

Я лениво потянулся на скрипучем диване и спросил, не открывая глаз:

─ Новая песня?

─ Не знаю. Может быть.

Я открыл один глаз.

─ Почему такая неопределенность?

─ Потому что эти стихи еще не стали песней.

─ Твои?

─ Нет, Маго.

Я знал, что Маго помогает Тольке сочинять песни, но своих стихов никому не показывает. И вдруг — такое доверие. Почему не мне? Мы с ней чаще видимся и как будто дружим.

─ Что-нибудь в духе Элюара? — спросил я обиженно. — Кажется, девочка заболела сюрреализмом, понятия о нем не имея.