Кем могла быть Маго на Земле? Такой же приемщицей заказов в таком же заурядном фотографическом ателье? Едва ли. Девушки из парижского бытового обслуживания, как правило, стихов не пишут. Студенткой Сорбонны? Судя по ее семантическим интересам, возможно. Но откуда в ней такой ожесточенный, яростный фанатизм? Может быть, это гостья из сороковых годов, воссозданная по воспоминаниям какого-нибудь сопротивленца? А может быть, просто новая Раймонда Дьен? И где подсмотрели ее «облака»? В Сен-Дизье или в Париже, в ячейках памяти подвернувшегося экс-гестаповца, который эту Раймонду замучил? А какая-судьба уготована ей здесь, в этом мире, только биологически повторяющем наш, но уже живущем по своему хотению и разумению. Нет, что-то мы с Фляшем в Маго недопоняли.
Размышления мои прервал Джемс, поджидавший меня под кронами Тюильрийского парка, вернее, его уменьшенной и урезанной копии.
─ Сядь, — сказал он оглядываясь: никого поблизости не было, — Есть разговор.
Оказывается, он тоже все знал о скачках.
─ Зачем тебе эти скаковые рекорды? Дешевой известности захотелось? Колонки в «Суар» или фото на обложке. «Экспресса»? Наш сотрудник — победитель в любительском гандикапе! Звезда «Олимпии» Тереза Клеман увенчивает его золотым галуном, содранным со штанов очередного любовника! А может быть, этот спектакль только повредит нашему делу?
Я понял, что он ничего не знал о задании Фляша. Не знал и о моем разговоре с Корсоном Бойлом. Значит, следовало выкручиваться и молчать: на орбите, вычерченной для меня Зерновым и Фляшем, — спутников у меня не было.
─ Хороша больно лошадь, — виновато признался я. — Видел ее как-то на съемке. Соблазнился. Не лошадь — вихрь!
─ «Вихрь»! — передразнил Джемс. — Ты брось эти фокусы: Мне от тебя нужно другое.
Я полюбопытствовал:
─ А что именно?
Он молча раскрыл свернутый трубочкой, очередной номер «Экспресса». Какие-то страницы его слиплись. Джемс, воровски оглянувшись, осторожно разъединил их, и я увидел заложенный внутрь газетный листок небольшого формата на тоненькой, почти прозрачной бумаге, на которой обычно печатаются увесистые однотомники и карманные словари. Название листка «Либертэ», колонка курсива под заголовком «Доколе!» и шапка на оставшиеся четыре колонки «Трупы на колючей проволоке», а под ней шрифтом поменьше: «Массовые расстрелы в Майн-сити», без ненужных пояснений рассказали мне все о газете. У Сопротивления родился печатный орган, и Джемс, подхвативший эстафету отца на поприще журналистики, был одним из редакторов.
─ Мне нужны сотрудники, — сказал он. — Я рассчитываю на тебя и на Мартина.
─ Мартина не подпускай к агитации: у него опыт бульварной газеты. Держи на хронике, — посоветовал я.
─ С Мартином у меня свой, разговор. Я к тебе обращаюсь.
─ Я не принадлежу себе, Джемс. Как и ты. У меня свое задание.
─ Мне важно твое согласие. Кстати, и редакция, и типография у вас под ногами.
─ Где?!
─ В подвалах «Омона».
Мне показалось, что молния ударила в соседний каштан.
─ Этьен знает?
─ Конечно. Он же и предоставил помещение.
Я подумал о том, что безоговорочное доверие Джемса к Этьену могло приоткрыть наше инкогнито. А может быть, оно уже раскрыто?
─ Я давно хотел спросить тебя: что знает о нас Этьен?
Джемс насторожился:
─ А почему тебя это интересует?
─ Потому что по условиям связи он ничего знать не должен.
─ Он знает только то, что вы «дикие», вернувшиеся к городской жизни.
─ Не больше?
─ Ты с ума сошел! — вспылил Джемс. — Ты знаешь, кто такой Этьен?
─ Не знаю.
─ Так я тебе говорю, что он фигура. Любишь сравнивать с шахматами, как Борис? Так он ладья или слон, а не пешка. Он имеет право знать многое из того, что известно нам.
─ По условиям конспирации твоя информация для меня недостаточна.
Джемс отчужденно отодвинулся. Простились мы сухо. Он — еле дотронулся до моей руки холодными пальцами, процедив сквозь зубы: «Я не столь педантичен, но спорить не буду», я — стараясь скорее уйти: сказанное об Этьене отодвигало все заботы.
Вечером я наконец поймал Зернова.
─ Ты все знаешь о «Либертэ», Борис?
─ Читал первый номер. Кое-что хорошо, кое-что наивно.
─ Я не о том. Ты знаешь, где они печатаются? В подвалах «Омона».
Зернов тихо свистнул.
─ С ведома Этьена?
─ Конечно. Он все знает.
─ Плохо.
─ Может, мы несправедливы к нему, Борис? Может быть, это цитата из другого романа? С другой метафорой. Может быть, прожив здесь девять лет...
─ Стал другим?
─ А вдруг?
─ Гадаешь?
─ Зачем? Просто высказываю предположение.
Зернов прищурился с откровенной злобой.
─ А надо знать точно. Даже малейшего просчета
здесь нельзя допустить. Этот Этьен биологическое повторение того. Больше мы ничего не знаем.
─ Какой же вывод?
─ Создать законсервированную резервную типографию. И с одним непременным условием: Этьен знать не должен.
Я долго молчал, прежде чем ответить.
─ Нет, не рискну, — наконец сказал я. — Фляш потребует объяснений. А какие у меня основания? Предположение. Предчувствие. Дурной сон. Нет, не рискну.
─ Хорошо, предоставь это мне.
О предстоящем экзамене, обещанном мне Корсоном Бойлом, мы так и не поговорили.
Глава XVIII
ЭКЗАМЕН