Рай без памяти (илл. А. Иткина)

Я вывел свою судьбу на опасный стрежень, но сворачивать не собирался. Возможно, отсюда и не возвращаются. Но я почему-то был уверен, что Бойл в конце концов оценит мою откровенность. С другими бы я подумал, но с Корсоном Бойлом...

─ Завод или заводы по изготовлению пищи. Пищевой комбинат вроде химического, — решительно произнес я. — Это большая сила, чем оружие, и большая ценность, чем деньги.

Последовал вопрос, как выстрел.

─ А что ты знаешь о заводе?

─ Ничего.

─ Но ты же знаешь, что это завод?

─ Предполагаю. А предположение — не знание.

─ Ты с кем-нибудь делился таким предположением?

Спрашивал только Бойл. Тренинг-эксперты давно ушли. Экзаменаторы молчали с серыми, как мундиры, лицами. Вероятно, таких экзаменов еще не было.

─ С кем у нас можно делиться? — изобразил я пренебрежение и равнодушие. — С людьми без памяти?

─ У тебя есть друзья.

─ Они умствований не любят. Обеспечь себя — предполагай что угодно. Вот их кредо.

─ А секретарь Томпсона?

─ Мы с ним почти не встречаемся. Он очень занят.

─ Пишут историю, — скривился Бойл. — А кому нужна эта история? Как трамвай превратился в конку, а в квартире погасли лампочки? Мы восстановили телефон для себя, а Городу он не нужен. Мы замораживаем изобретения только потому, что считаем прогресс преждевременным. Статус-кво — вот что нам нужно. Объяснить?

─ Не надо. Но я не уясняю угрозы прогресса.

─ Память возвращается, мальчик. Когда-нибудь мы все вспомним, что было и как было. Судный день, как говорят церковники... — Он посмотрел на меня, как прицелился, и помолчал, словно взвешивая все, что хотел прибавить. — То, что в наших руках пища, — известно. И то, что не любят нас в Городе, — тоже известно. Так почему бы нам не завоевать любовь, когда все так просто? Снизить цены. Пустить продукты по дешевке. Всем, всем, всем. Уменьшатся прибыли? Не так уж страшно.

─ Страшно другое, — перевил я. — Поднимется жизненный уровень, повысится платежеспособность. Будут больше покупать, больше продавать и больше производить. Расширится рынок труда. А за счет чего? И еще: судя по товарным этикеткам, завод работал и до Начала. А помнит ли кто-нибудь его мощность? Есть ли уверенность в том, что эта мощность неограничена и сможет удовлетворить любой спрос? А если нет такой уверенности, значит, вы заинтересованы в стабильности положения, в сохранении нынешнего уровня платежеспособности, в понижении, а не в повышении спроса.

─ Соображает, — похвалил Бойл.

─ Даже слишком, — поморщился старший экзаменатор: ему явно не нравился такой оборот разговора, и мне он, по-видимому, не верил. Он долго буравил меня своими колючими глазками-шильцами и наконец спросил: — А не коммунист, случайно?

─ А что это? — ответил я вопросом на вопрос как мог равнодушнее.

─ Не притворяйся. Кто называет себя так в Сопротивлении?

─ Это допрос или экзамен? — озлился я.

─ Не горячись. За излишнюю горячность мы снижаем очки, — сказал Бойл. — Мы и без тебя знаем, кто называет себя коммунистом, а почему — они и сами не помнят. Мы знаем и о тебе все, что можно знать. Ты не сопротивленец и не бунтарь. Тебе хочется хорошо жить и многим владеть. Но тебе придется столкнуться с сопротивленцами. Вот мы и проверяем твои реакции.

─ Я не считаю Сопротивление серьезной угрозой, — стараясь выглядеть как можно более размышляющим, произнес я. — Конечно, можно достать оружие.

─ Уже достают, — сказал Бойл.

─ Можно отбить грузовик с продуктами.

─ Уже отбивают, — сказал Бойл.

─ Но пока мерило стоимости в наших руках, любая акция Сопротивления бессмысленна.

Бойл засмеялся дружелюбно и поощрительно.

─ Куда его? — спросил он экзаменаторов.

Старший сказал:

─ Парень дошлый, умеет думать. Может быть, в Би-центр?

Я счел нужным сыграть непонимание, хотя отлично знал, о чем речь.

─ Вычислительный, — пояснил Бойл.

─ Это там, где очкарики? — поморщился я. — Не по мне.

─ Пусть начинает патрульным, — сказал Бойл. — Мне нужны люди, прошедшие все ступени лестницы.

─ Экзамен окончился.

Глава XIX ТАЙНОЕ ТАЙНЫХ

Но не окончилось мое пребывание в полицейских чертогах. В почти ресторанной столовой меня накормили отличным завтраком, подогнали в цейхгаузе новенький золотогалунный мундир, одели в желтые канадские сапоги с отворотами и подвели к контрольному зеркалу. Оттуда на меня взглянул двухметровый — зеркало увеличивало, — обшитый золотом хлыщ, такой напыщенный и нахальный, что мне самому стало противно.

─ Не морщитесь, — предупредил оператор. — Что-нибудь не в порядке?

─ Да нет, ничего, — вздохнул я.

─ Меня прижали к стене в нелепой позе, разместив руки и ноги в прозрачных пластмассовых зажимах, почти не отражавшихся в зеркале. Но постовая поза эта меня отнюдь не украсила.

─ Зачем все это? — спросил я недовольно.

─ Зеркальное отражение фиксируется особым аппаратом и передается в Би-центр.

─ Для чего?

─ Если будете назначены туда на дежурство, пройдете лишь в том случае, когда совпадет отражение. Мы сообщаем только контрольный номер.

─ Канитель, — сказал я.

─ Зато верняк. Любой пропуск можно подделать, а отражение — нет.

─ В словах седого оператора звучала гордость.