Рай милостью Божией. Обретение

— Попрощаться?!

— Ее сестра Мариэтта с мужем Сэмюэлом уже берут ребенка к себе. Они гостили у нас, а теперь по горло сыты западом и возвращаются домой. Я буду сопровождать их в пути — мало ли что…

Она сделала к нему шаг от стола.

— Мариэтта… Никогда бы не подумала…

— У них нет детей… Они захотели взять девочку, и мне тоже кажется, что это лучший выход.

— Но… Но ведь если они увезут ее на восток, Роман, ты ее больше не увидишь!

Он обхватил руками грудь, словно не желая выпускать оттуда разрывавшего ее горя.

— Вряд ли, Китти, я скоро вернусь… Может, и не вернусь вообще… никогда.

Китти бессильно опустилась на стул: она остается совсем одна… Дождь в том же равнодушном ритме стучал по крыше, и только этот стук нарушал напряженную тишину в хижине.

— Когда умер Каллен, — сказала она, — мне казалось, что это убьет меня. Но, как видишь, ничего не произошло.

— У тебя все по-другому, — сказал он.

— Почему?

Роман молча отвернулся.

— Ну поговори же со мной, Роман! — молила его Китти, но он упорно глядел в сторону.

Все эти годы они всегда могли поговорить — даже тогда, когда не понимали друг друга, — и теперь его молчание было для нее невыносимым. Она опустилась на колени перед его стулом.

— Ради Бога, Роман! Нет — ради себя самого… ради меня… — слезы полились из ее фиалковых глаз, лицо исказили боль и подступающий к сердцу гнев, — поговори со мной!

— Оставь это, Китти! — взорвался он; глаза его, иссиня-черные от горя, засверкали.

— Нет, не оставлю! Разве я не любила ее?

Он, скорчив болезненную гримасу, процедил сквозь зубы:

— Да… Господи, да, я знаю! Но ведь не ты привезла ее в эти края на верную смерть!

Китти тяжело задышала: вот оно в чем дело…

Она обеими руками обхватила его широкое крепкое запястье:

— Ты всегда казнил себя и клял, Роман Джентри, но сейчас, по-моему, настал час покончить с этой привычкой! Сара сама всегда хотела быть рядом с тобой, где бы ты ни находился!

— Но она ненавидела Кентукки! Она была такой хрупкой, нежной, такой слабой… она не могла здесь выжить и надорвалась… А меня… так влекла эта земля — чудная земля, таящая в себе надежду… Я никогда и не помышлял уезжать отсюда. — Он тихо выругался, пытаясь освободить руку, но Китти еще сильнее сжала ее.

— Я не могу выносить, когда ты так убиваешься, изводишь себя… но за что? Роман, за что? Когда я с Майклом навещала ее в Хэрродтауне, Сара говорила мне, что ей там очень нравится… Ее отец всегда повторял, что Бог лучше других понимает ложь во спасение… Ее признания вполне достаточно, чтобы пережить эту утрату и не казнить себя!

Глаза его сузились, и он снова отвернулся.

— Она и правда сказала тебе об этом?

— Да, я не вру!

Роман молчал. На его лице отражались печаль, чувство вины и изнеможение; глаза глубоко запали. Откинувшись на спинку стула, он сжал руку Китти.

Одно из поленьев в камине сдвинулось с места, посылая целый сноп искр вверх.

— Ты помнишь, после смерти Каллена… я просил тебя переехать к нам в Хэрродтаун?

Китти кивнула.

— И ты ответила, что остаешься здесь.

Она снова кивнула.

— Значит, тогда у тебя была потребность в этом, да? А теперь точно такая же потребность возникла у меня, Китти. Я должен уехать из Кентукки.

Она, ответно сжав его руку, поняла, что никакие слова больше не нужны. Подойдя к ящику возле кровати, она вытащила оттуда несколько лоскутных одеял.

— Можешь лечь прямо здесь, на полу возле камина.

Он отмахнулся.

— Нет, я пойду спать в блокгауз.

— Не стоит: там не топят на ночь камин. Да ты еще и не высох… Оставайся у меня!

Она подошла к Майклу, сбросила шаль и снова легла. Пока она засыпала, Роман неподвижно сидел на стуле.

Когда Китти проснулась, дождь все еще барабанил по крыше, но Романа уже не было, а одеяла лежали нетронутыми на том же месте, где она их оставила.

Расправив плечи и недоверчиво покачивая головой, Ребекка Бун устроилась поудобнее на стуле-качалке и уставилась на Китти.

— Никто не убедит меня, что Роман Джентри навсегда покинул Кентукки! — безапелляционно заявила она. — Он выдержит на востоке не дольше Дэниэла.

Она приехала в Бунсборо вместе с Израилом и Дэниэлом-Морганом, которому исполнилось уже двенадцать лет, — погостить у Джемины. И зашла к Китти.

— Вы его не видели, — грустно ответила Китти, наливая две чашки густого молока. Передавая одну из них Ребекке, добавила: — Он так подавлен… Винит себя в смерти Сары.

В глазах Ребекки мелькнула глубокая печаль-понимание:

— Да поможет Господь этому несчастному… — Она обхватила ладонями чашку с молоком, словно озябла. — Он всегда был таким, ты же знаешь… Еще мальчишкой всегда все брал на себя.

Китти молчала.

— И все же… — вздохнула Ребекка. — Мне кажется, он вернется, когда развеется его печаль. Вот увидишь!