Рай на заказ

— Тогда в чем же дело?

Улыбка главреда стала еще шире.

— Проблема в том, что ты не отдаешь себе отчета в том, какой эффект произведет подобная статья. Как по-твоему, что произойдет, если мы ее опубликуем?

— Эту женщину арестуют и будут судить.

— Да. А потом?

— Она отправится в тюрьму. — Я пытался понять, что же не так, и высказал одно предположение: — Вы хотите сказать, что тогда пострадает второй ребенок, которого лишат матери, да?

— Нет.

— Но что тогда? В чем загвоздка?

Он долго качал головой.

— Ты хочешь, чтобы у тебя на совести были убийства?

— Я не понимаю...

— Ну хорошо. Если уж тебе все надо разжевать... Эта женщина сказала, что убила сына, потому что ей не хватало денег на содержание двоих детей. Ей пришлось сделать выбор, правильно?

— Совершенно верно. Она именно так и сказала: «Я выбрала более симпатичного».

Жан-Поль замер, как преподаватель, который надеется, что ученик сам отыщет ответ.

— Думаю, ты догадываешься, что Иоланда — не единственная женщина, оказавшаяся в подобной ситуации. Есть десятки, даже сотни матерей, у которых слишком много детей и слишком мало средств, чтобы их прокормить. Они не сделали вовремя аборт, позволили своим отпрыскам появиться на свет и теперь не знают, что с ними делать. До них постепенно доходит: чтобы поправить свое положение, нужно, говоря языком экономики, «ликвидировать помехи». Ты следишь за моей мыслью?

— Гм...

— Но они не понимают, как за это взяться. Потому ничего и не делают. Даже если очень этого хотят.

Я молчал.

— Этот мир не так прост, как выглядит по телевизору, в кино или в газетных статьях. Людям говорят то, что они хотят слышать, и это далеко не всегда правда.

— То есть... — начал я.

— Очнись, приятель. Нет никакого материнского инстинкта, это всего лишь трюк, который придумали рекламщики, чтобы продавать присыпки, памперсы и прочее барахло! Врожденная материнская любовь... Что за бред! Но именно потому, что ее нет (равно как и Деда Мороза), люди после двадцати пяти лет начинают посещать психотерапевта. Моя мать меня не любила. Вероятно, то же самое можно сказать и о твоей матери. Они не любили нас, но не решились убить. Наверное, потому, что их останавливали те самые «технические трудности». И в этом вся разница между маленьким Мишелем и нами.

Я пристально смотрел на главного редактора. Он совершенно не походил на человека, находящегося под влиянием алкоголя. Наоборот, мне показалось, что он демонстрировал исключительную ясность ума. В его словах не было ни капли иронии — лишь констатация факта, признание печальной действительности.

— Я все-таки не до конца понимаю, к чему вы клоните...

— Что ж, давай будем называть вещи своими именами. Иоланда нашла выход из ситуации, чтобы больше не мучиться со старшим сыном. Эту историю ни в коем случае нельзя публиковать, иначе... хм... другие матери тут же сделают что-то подобное.

Воцарилась тишина. Я был потрясен.

— Видишь ли, все дело только в воображении. Другие матери просто не додумались использовать большой мешок для мусора и канал. Иоланда изобрела свой, особый способ решения проблемы, которую я бы назвал широко распространенной.

Оторопев от услышанного, я по-прежнему молчал.

— Возникает только один вопрос: стоит ли подкидывать другим матерям идею, как избавиться от лишних детей? Ты должен понимать, что после публикации твоей статьи у Иоланды наверняка появятся подражатели.

Я ущипнул себя, чтобы очнуться, избавиться от этого кошмара.

— Вы что же, хотите сказать, что это преступление, если забыть о том, насколько оно чудовищно, является оригинальным изобретением?

Жан-Поль вздохнул:

— Совершенно верно. Если выпустить эту статью в ее нынешнем виде, погибнут и другие дети. По твоей вине. Если же статья станет более нейтральной, они останутся в живых.

Я уставился на него, не решаясь понять то, что он сказал.

— Знаешь, в фильмах и романах людям преподносят симпатичный, удобный мир, устроенный в соответствии со строгими правилами, — логичный мир, в котором есть добрые и злые. А потом мы встречаемся с реальностью. — Это слово он произнес каким-то странным тоном и пальцами изобразил кавычки. — В реальности преступники редко попадают в тюрьму. — Он затянулся и аккуратно выпустил табачный дым. — И может быть, это даже лучше для всеобщего спокойствия.

— Но... как же жертвы?

— Жертвы? Пусть катятся ко всем чертям!!!

Он выпалил это так яростно, будто говорил о чем-то глубоко личном, о том, что он пережил на собственном опыте. Что это была за тайна?

— Жертвы не воскреснут от того, что их мучители попадут в тюрьму. Так что давай думать об общественном благе, прежде чем нам приспичит во что бы то ни стало выступить в роли поборников справедливости. Счастливого конца не бывает. Бывает только реальный конец.

Жан-Поль посмотрел на меня, как учитель, который только поделился с учеником великим откровением.

— Так что же мне делать? — спросил я, собирая свои листки и фотографии. Теперь они стали ненужными.

Шеф сделал неприличный жест и стал раскладывать фотографии как карты: