Рай под колпаком

Нюрочка оттаяла. Хоть ни на йоту не верила пустопорожнему трепу, но ласка и клятвенные обещания действуют на женщин безотказно.

— Так чья это собака? — вернулся я к своему вопросу. — Ты же во дворе всех собачников знаешь, выгуливают своих питомцев под твоими окнами.

— Ага, — согласилась Нюра. — Как зима, снег, так все собаки сбегаются на площадку гадить… — Прищурившись, она всмотрелась сквозь стекло в пса. — Нет, эту псину в первый раз вижу… Бродячая она, вон и ошейника нет.

Я кивнул в подтверждение своей догадке и принялся доедать шпикачки. Вкусно Нюра готовила, знала, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Но на «вкусно поесть» я не собирался менять холостяцкую свободу.

«Летняя» песня о жаре и тополином пухе закончилась, и наконец прорезался голос диск-жокея:

— Зима давно сдала свои права, а до лета еще далеко. Поэтому наше музыкальное путешествие по временам года мы заканчиваем песней, соответствующей сегодняшним погодным условиям.

Из динамика страдальчески полилось:

Лишь только подснежник распустится в срок,
Лишь только прокатятся вешние грозы,
На белых стволах появляется сок,
То плачут березы, то плачут березы.

Напрасно я иронизировал по поводу подборки песен — диск-жокей не зря ел свой хлеб, составляя программы.

— Пицца у тебя с чем? — спросил я, запивая завтрак лофе.

— Ты не наелся, родненький? — вскочила со стула Нюра. — С курятиной и грибами. Сегодняшняя.

— Острая?

— А какую ты хочешь?

— Без перца.

— Разогреть? — Нюра схватила с прилавка пиццу и метнулась к микроволновой печи.

— Не надо, — остановил ее я. — С собой возьму. Расплатившись, взял пиццу со стойки и встал.

— Спасибо, Нюрочка, было очень вкусно.

— Заходи чаще, — жалостливо, в тон звучащей песни протянула Нюра, глядя на меня томными глазами.

— Как только — так сразу! — клятвенно пообещал я. Выйдя из кафе, я остановился и посмотрел на пса.

Пес встретил мой взгляд спокойно и не подумал подняться, чтобы подойти. Что ж, как говорится, если гора не идет к Магомету…

Я подошел к псу, наклонился и протянул пиццу.

— Будьте любезны, угощайтесь.

Пес приподнял одно ухо, окинул меня взглядом сверху донизу и аккуратно взял из рук пиццу. Затем лег, вытянул передние лапы, положил на них пиццу и принялся не спеша есть.

Да уж, аккуратист еще тот, невольно восхитился я. Аристократ! Определенно домашний, воспитанный. Привык, что не он служить должен, а ему прислуживать. Глядя, как он «трапезничает», поневоле пожалеешь, что предложил пиццу не на одноразовом блюдечке с голубой каемочкой…

Из кафе во двор пробилась песня о «плачущих березах» — видимо, Нюра усилила звук. Была весна, и Нюра страдала.

Внезапно я понял, чем сейчас буду заниматься. Что просто необходимо сделать, если поневоле придется уносить ноги из Холмовска. Знал я одну такую плачущую по весне березку. Наверное, большая выросла, давно не проведывал…

— Будь здоров, — кивнул я рыжему псу и твердым шагом направился к стоянке, где вчера оставил «Жигули».

А вот тут рыжий пес растерял всю свою аристократичность, потому что, доев пиццу, побежал за мной, как и положено любой бездомной собаке, стремящейся обрести хозяина. Впрочем, обнаружил я его рядом с собой, только когда открыл дверцу машины.

— Извини, мужик, — покачал я головой. — Понимаю твое желание, но ничем помочь не могу. Ты — собака, а я, фигурально говоря, — волк. Привык в одиночку бродить, и попутчики мне не нужны.

Слово «попутчик» вызвало нехорошие воспоминания, и я запоздало глянул на заднее сиденье. Никого там не было. По идее — и быть не могло. Ни один уважающий себя агент два раза тот же прием к одному и тому же фигуранту не применяет.

— Так что — прости, — разведя руками, повторился я, сел в машину и тронулся с места.

Подъехав к будке сторожа, остановился, вышел, расплатился и, все же не удержавшись, обернулся. Пес сидел на асфальте там, где я его оставил. Сидел спокойно, с достоинством и отнюдь не производил впечатление брошенного.

Не знаю, что на меня больше подействовало: то ли его гордый, независимый вид, то ли воспоминание о вчерашнем непрошеном попутчике (не обязательно же он будет подсаживаться), но я изменил решение. Достал из багажника одеяло, открыл заднюю дверцу и бросил одеяло на сиденье. Пусть лучше собака сидит, чем двуногий с пистолетом. Отнюдь не лишняя предосторожность после вчерашнего происшествия у пивного ларька.

— Садись! — позвал я пса.

Пес не заставил себя упрашивать. Трусцой подбежал, но у машины вдруг остановился, заглянул в салон и, укоризненно посмотрел на меня. Затем сбросил одеяло с сиденья на пол, вспрыгнул на него и принялся основательно вытирать лапы. Посчитав дело законченным, он вскочил на сиденье, сел и надменно повернул ко мне голову. Мол, шеф, в чем дело? Пассажир сидит, пора бы и в путь трогаться.

— М-да, — обескуражено цокнул я языком. — А лимузин вам не подать? С баром в салоне, стереомузыкой и двумя молоденькими сучками?