Рая & Аад

В это время я чуть не вскрикнула. В воздухе мелькнуло Раино лицо. В нём было что-то незнакомое, чему я не знаю названия. Знаменитой улыбочки – не было.

– Was het Zwarte Piet die gebeld heeft?![5] – сердито спросил меня освобождённый мальчик.

– Nee lieverd… Het was geen Zwarte Piet…

– Wie dan wel? [6]

Я пожала плечами, развела руками, выразительно подняла брови: geenidée.[7]

– Wat voor taal was het?..[8] – не отставал ребёнок.

Мне почему-то захотелось сказать: это был язык далёкого острова Мапуту… Но я сказала правду, как взрослому:

– Het was de Russische taal. Bijna.[9]

3

Письмо Второго брачного свидетеля Ааду ван дер Брааку

(перевод с нидерландского)

«Господин ван дер Браак!

Поскольку после смерти Раи мои с Вами отношения сами собой прекратились, я решила прибегнуть к письменной форме, чтобы изложить некоторые факты, касающиеся Вашей бывшей жены.

Эти факты, я уверена, совершенно Вам не известны. Или они известны Вам в той малой степени, которая не позволит отцу четверых детей воссоздать для них портрет умершей матери.

Единственное сомнение, которое меня беспокоит, – это степень Вашего к моему рассказу доверия. Будучи философом, да и попросту „взрослым человеком“, Вы, возможно, заключите нечто вроде того, что не существует единой истины – равно как и единого человеческого образа. Это положение я не собираюсь оспаривать. Я только обозначу свою точку зрения. Хотя я собираюсь дать не только свою оценку некоторым проявлениям Раиной натуры, но перечислить именно факты.

Вы скажете: факты – такой же блеф, как и всё остальное: перчаточка, ловко выворачиваемая свидетелем (историком) в угоду осознанной или бессознательной лжи. И потом: что значат „голые факты“, если мы не знаем – и никогда не узнаем – их подоплёки?

А на это я отвечу: господин ван дер Браак, пожалуйста, не втягивайте меня в дебри пустопорожней схоластики. Ибо речевые навыки у меня развиты не хуже, если не лучше Вашего, – и Вы это отлично знаете.

Тем не менее, я прошу простить мне это агрессивное, явно неполиткорректное вступление. Такой тон отчасти вызван тем, что это – единственное письмо, которое я Вам пишу. Я не буду вступать с Вами в дискуссию, если Вы откликнетесь. Наши отношения, повторяю, пришли к естественному концу. И потому в данном письме я должна предугадать Ваши возражения и заранее их отмести.

Начну не в хронологическом порядке, а с тех фактов, которые самостоятельно встают в первый ряд.

…Когда меня, превратив в мешок костей, а затем в гипсовый кокон, сбил, на полном ходу, „мерседес-эскорт“, – когда меня, как подержанную вещь, в течение долгих месяцев перетаскивали с операционного стола – на койку – и снова на операционный стол, затем на каталку, на инвалидную коляску – и снова на операционный стол, а я была тогда без языка, без документов и без единого цента в кармане, – моим единственным посетителем была Рая.

Её визиты начинались с того, что первым в дверях палаты появлялся её беременный живот. У неё был тогда невероятный токсикоз – ну, Вы помните. Занимаясь мной, она по многу раз выскакивала из палаты… Впархивала же – с неизменно лучезарной улыбкой. (Именно – впархивала! С таким-то беременным животом!) В тот период эта её знаменитая лучезарность ещё не была у Раи приклеенной…

Я написала, что Рая была единственной. Историк должен стремиться к точности. По крайней мере, цифр. Формально говоря, ко мне заскакивали, в сумме, ещё трое. Но, как бы это сказать… Здесь кроется некий нюанс, который я должна Вам пояснить, потому что Вы не располагаете таким background’ом, как я, и Вам не с чем сравнивать.

Видите ли, в нидерландской больнице посетителю, между нами говоря, нечего делать. Он не выполняет там, как это принято на моей бывшей родине, функций санитарки, медсестры, медбрата, врача, фармацевта, аптекаря, психолога, лечебного физкультурника, физиотерапевта, массажиста, снабженца, повара, гигиениста и, конечно же, несякнущего источника взяток. (Там, в моём прошлом, посетитель не выполнял функций разве что патологоанатома. Но – времена сейчас „новые“, так что я не уверена в этом до конца.) А здесь, в Королевстве, – здесь посетитель должен лишь приятно и ненапряженно общаться с недужным. Взаимно наслаждаться, так сказать, роскошью человеческого общения. В разнообразных стилях: „семейном“, „добрых знакомых“, „старых сослуживцев“, „таких дружных соседей, которые как родственники“, „просто соседей“.

Вот с этим-то зачастую и получается сбой. Если люди за стенами больницы никак не общаются, не умеют – то с чего у них вдруг именно в больнице это получится? Ясно, что дельце вряд ли выгорит.