Ветер злобно воет, рвёт давно ставший чёрным полиэтилен теплицы, когда-то поставленной её рачительным хозяином из крепко сваренных швеллеров и уголков. Ветер дико мечется по пустоши, бывшей раньше полосой садов и огородов, лезет в каждую щель, поднимает густую пелену из пыли и мелкого мусора, пытается выгнать тепло из комбинезона там, где неплотно прилегает один из боковых клапанов. Когда у него это удаётся, он, пройдя сквозь плотную ткань и металлопласт защитных пластин, прямо по голому телу бьёт как зазубренная спинка тяжёлого ножа. И лёгкая морось, отсекаемая, насколько это возможно, козырьком шлема, но всё равно постоянно ложащаяся мелкими каплями на забрало. Её влажная паутина может покрыть всего, с ног до головы, чуть блестящим ковром. Ткань непромокаемая, но если моросит больше двух дней, то кажется, что сырость, такая липкая и явственная, всё равно заползает внутрь комбеза.
Редкие, закрученные штопором, с белёсой, покрытой лишаями слабо светящегося мха корой, деревья. У большой части то ли листья, то ли иглы, которые начинают странно шевелиться сразу после того, как приближаешься к ним меньше, чем на метр. Стаи больших чёрных ворон, поднимающиеся в низкое, задёрнутое серыми тучами, небо, из-за разрушающихся далёких домов ближайшего, почти пятнадцать лет назад брошенного микрорайона. Той его части, которая сейчас смотрит на нас мёртвыми глазницами грязно-жёлтых «хрущёвок», густо украшенных частой паутиной трещин, почти полностью сбивших штукатурку и добравшихся до бетона плит. Одиноко стоящая игла телевизионной вышки, виднеется чуть правее, протыкая волнующееся море, состоящее из крон давно превратившегося в лес Парка. Тогда, в том, добром и хорошем мире, она была выкрашена в чередующиеся красно-белые полосы, от которых сейчас остались непонятного цвета облезшие лохмотья, болтаемые ветром.
Чавкающая сырая земля под подошвами высоких армейских ботинок. Привычная тяжесть «калаша», висящего поперёк груди и рюкзака за спиной. Давно ставшее знакомым и анатомически правильным давление от дыхательной маски на лице и эластичного ремня шлема под подбородком. Без маски здесь, на подходе к Черте, никак. Туман поднимается два раза в день, и если попадёшь в него без неё, то всё, каюк…
Чёткий писк зуммера анализатора, постоянно считывающего данные окружающей среды и ровная зелень цифр в нижнем углу забрала, там, где встроен «жидкий» монитор. Да, приборы никогда не подскажут больше чем интуиция и опыт, но с ними всё же спокойнее. Некоторые изменения в том, что составляет каждодневную реальность Района — просто так не заметишь.
Мерно, шаг за шагом, идём вперёд и только вперёд. Аккуратно, стараясь держаться любых укрытий. Пять метров и остановка. Поднять «ствол», взять в прицел свой сектор возможного обстрела, дождаться тех, кто топает позади. Встать с колена и опять двинуть вперёд. Мы уже очень близко к цели. Впереди Черта. Пройти через неё, и, возможно, станет проще.
Если пройти её нормально, и без потерь…
Ага, вот и она, родимая. Как будто железной щёткой по хребту провели. Дисплей шлема мигает, на какое-то время полностью вырубаясь. Вперёд, не сворачивая ни на сантиметр.
Вмятая в землю банка из-под колы, облезшая, почти совсем без краски, блестящая даже без солнца, это первая вешка. Прямо напротив неё, сантиметров через сорок, вбитый железный штырь с номером «пять». Это вторая.
Никогда не доводилось идти по минному полю? Нет? Мне доводилось. И ни хрена не для выполнения ответственного боевого задания. Дурак просто был, и домой хотел. Было нас, таких дебилушек, целых четыре человека. Так мы не просто шли, а бежали, торопясь на последнюю вертушку. И целыми остались, и успели. Хорошо хоть, что не зарёкся тогда больше по минам не бегать. А то сам бы себя сейчас не уважал.
Хотя здесь кое-что пострашнее будет. Мин-то нет, и днём с огнём их в Районе и возле Города не найдёшь. В отличие от всяких пакостей, которых здесь в избытке: «провалы», «конфорки», «горючки», «с добрым утром», «битум». В общем, всё, что вашей душеньке угодно, одним словом.
Лирика, не пойми, откуда приходящая в голову в самый неподходящий момент. А что поделать, если натура такая? Чёрт с ней, пора двигаться вперёд.
Десять вешек, отгораживающих около семи метров коридора внутри Черты. Осторожно втиснуться в этот узкий проход, каждый раз, опуская ногу, думая о том, что за прошедшее время он не стал ложным. А вот и последняя — деревянная рогулька, на которую, явно после нашего последнего визита, какой-то шутник насадил череп бабуина. Или резуса, или шимпанзе… хрен редьки не слаще.
Всё, вышли. Струйка пота по спине, так чётко ощущаемая напряжёнными нервами. Влажная, ненормального иссиня чёрного цвета, трава под наколенником. И, как обычно, пропавшие в никуда пятнадцать минут времени вместо тех десяти, которые мы потратили на Черту. Это уже сам Город, проклятое чёртово место, в которое мы возвращаемся вновь и вновь.