Район-55 (авторская версия)

В себя Егор Серебряков, майор в отставке, прошедший через огонь нескольких локальных войн, пришёл ночью. Полежал в темноте, прислушиваясь к ощущениям. Не поверил тому, что понял, провёл руками по местам пулевых попаданий. Кровь, давно засохшая коркой, была. Дырки от пуль тоже были на месте. А вот входных и выходных отверстий от трёх первых попаданий не было. Последние две пули остались в нём. И боли не было, вместе с бессилием. Когда он сел, всё ещё осторожно и не веря самому себе, то по бокам что-то звякнуло. Пошарив, Егерь обнаружил и собрал в ладонь два сплющенных металлических комочка. Всё, кроме порванной одежды и корки крови, что напоминало о том, что недавно в него засадили эти самые пули. Которые по всем законам логики не должны были оказать здесь, рядом с ним, лежащим на грязном полу. Но оказались, непонятным образом выйдя из тела в то время, когда он витал в холодной пустоте забытья. Но долго про это он тогда не размышлял. Где-то неподалёку раздался подозрительный шорох, заставивший собраться и нашарить в кармане разгрузочного жилета магазин с патронами взамен пустого, торчавшего в автомате. «Ночник» ему не был нужен. Это свойство собственного, обновлённого и Изменённого, организма, он уже раскусил. Тихо, стараясь не задеть какой-то садовый инвентарь, валявшийся вокруг, Егерь встал. Про Интернат, ставший после Волны местом чересчур плохим, ему рассказали армейские разведчики, как-то навещавшие его. Ведь в нём содержались те дети и подростки, чья психика ещё до Изменения была, мягко говоря, другой, отличной от нормальной.

Уходить тогда ему пришлось быстро, прорываясь через несколько аккуратно замаскированных засад, поставленных местными. И ещё, как оказалось, ловушек в подвалах бывшего воспитательного учреждения, была натыкано больше, чем на поверхности. Егерь чуть не угодил в яму с «битумом», жадно лизнувшую липким чёрным языком самые кончики ботинок. А вот тем, кто бежал за ним, не повезло. То ли ловушки выскакивали здесь спорадически и интернатовские не могли их даже запомнить, то ли преследователи увлеклись гонкой за жертвой. Позади сочно чавкнуло, раздалось несколько диких воплей боли и всё. Дальше он прошёл спокойно.

Егерь передёрнулся, вспоминая то, как орали Изменённые, решившие загнать его в тот раз. Воспоминания, в которых он пытался спрятаться от реальности, медленно уходили назад. Да, уходили, смываемые тем совершенно новым ощущением пустоты и страха перед неизвестностью, которые наваливались на него, цеплявшегося хоть и за страшные, но ещё полные воспоминания. Вся кровь и боль, обрушившиеся на Город за последние шесть месяцев… они были громадны. Ловушки, Изменённые, люди и животные. К ловушкам пришлось привыкать. Затаившиеся убийцы были повсюду, скрытные и незаметные, убивающие страшно и жестоко. Изменённые. И те, и другие, им ничуть не уступали. Люди ещё могли быть адекватными и нормальными, как он сам, Митрич, сосед по улице, да и многие другие. Но не все. Те, кто выбрал для себя жизнь хищника, во всём могли и превосходить ловушки, аннигилируя всех, кого хотели, жестоко и беспощадно.

Но таким способом убивали не только они. Егерь посмотрел в сторону входной двери своего дома и почувствовал, что на глазах медленно начинают появляться слёзы. Он сморгнул, пытаясь прогнать их, таких ненужных ему-Изменённому, и таких необходимых ему же, как бывшему человеку. Понял, что не сможет справиться, обхватил ладонями голову сверху, утыкаясь в колени, и глухо завыл, устав бороться с той болью, что резко вошла в его жизнь совсем недавно. Наташа, Наташа, белокурое чудо с серо-зелёными глазами, расплывавшаяся в мягко кошачьей улыбке, когда была весёлой. Наставившая ему рога и прощённая, бывшая самым любимым и близким человеком. Готовящаяся, во всём этом хаосе, подарить ему единственное из оставшихся чудес. Ребёнка… их ребёнка. А ведь он натаскал в дом кучу всего нужного и не очень, что рекомендовали справочники по медицине и специальные журналы. Ждал этого дня и боялся. А если бы знал то, что произойдёт, то как бы поступал тогда?

— Да за что же это такое мне, а?!! — Высокий, крепкий и немолодой уже мужчина в светлой, застиранной «горке», сидевший на крыльце дома, встал. Что было, то было, и его уже не вернуть. Тот смысл, что был в жизни ещё утром, ушёл в никуда. Осталось сделать совсем немного, и можно будет спокойно уходить в сторону черты укреплений на той стороне Реки. И погибнуть, потому что жить так, как есть сейчас — он не хотел. Осталось немного. Совсем ничего: дать успокоение тому, осталось от неё…

А в Городе началась гулкая стрельба, частая, чётко слышимая даже из дачного посёлка, в котором ему придётся похоронить всё.

* * *