Районные будни

— Я, Ларионыч, не имею опыта, как по грязи хлеб убирать, — усмехнулся Опёнкин. — Наш колхоз всегда засухо с уборкой управляется… Жать-то можно серпами, а дальше что? Свалишь хлеб в болото. Если затянется такая погода — погниёт. Порвёт, дьявол, уздечку! — грузно повернулся к окну на заскрипевшем стуле Опёнкин, распахнул створки. — Стоять, Кальян! Вот я тебе! — Он увидел проходившего по двору райкомовского конюха. — Никитич! Посмотри там, чтоб он уздечку не порвал…

Мартынов подошёл к окну.

— Где купили такого красавца?

— В Сальских степях. Будённовская порода, из дончаков выведена. Крепкая лошадь. Лучшая верховая порода.

— Застоялся. Проезжать надо его почаще.

— Вот проезжаю. Вчера в каучуксовхоз на нём ездил. Во мне сто двадцать кило. Нагрузочка подходящая.

— А чего ты, Демьян, так безобразно толстеешь? — похлопал Мартынов по животу Опёнкина. — На кулака стал уже похож.

— Сам не знаю, Ларионыч, с чего меня прёт, — развёл руками Опёнкин. — Не от спокойной жизни. После укрупнения и вовсе замотался. Четыре тысячи гектаров, восемь бригад. Чем больше волнуюсь, тем больше толстею.

— Покушать любишь?

— Да на аппетит не обижаюсь…

Ветер задувал в окно брызги, дождь мочил журналы, лежавшие на подоконнике. Опёнкин закрыл окно. Мартынов отошёл, присел на край стола.

— А не получится опять по-прошлогоднему? — вскинул Опёнкин на Мартынова глаза, чёрные, умные, немного усталые.

— Как — по-прошлогоднему?

— Соседи наши на семидесяти процентах пошабашат, а нам опять дадите дополнительный?

— По хлебопоставкам? Нет, насчёт этого сейчас строго… Может быть, только заимообразно попросим. У тебя много хлеба осталось, а у других нет сейчас намолоченного. Вывезешь за них, потом отдадут.

— Вот, вот! — заёрзал на тяжело скрипевшем под ним стуле Опёнкин. — Я ж говорю, что-нибудь да придумаете. Не в лоб, так по лбу! Нам уж за эти годы после войны столько задолжали другие колхозы! Нет на меня хорошего ревизора! Судить меня давно пора за дебиторскую задолженность!.. Тысячу центнеров должны нам соседи милые. И хлебопоставки за них выполняли, и на семена им давали. И не куют, не мелют! Станешь спрашивать председателей: «Когда ж вы, братцы, совесть поимеете, отдадите?» — Смеются: «При коммунизме, — говорят, — сочтёмся». А, по-моему, — встал, рассердившись, Опёнкин и, тяжело сопя, стуча полами мокрого, задубевшего плаща по спинкам стульев, заходил по кабинету, — по-моему, коммунизма не будет до тех пор, пока это иждивенчество проклятое не ликвидируем! Чтоб все строили коммунизм! А не так: одни строят, трудятся, а другие хотят на чужом горбу в царство небесное въехать!..

— Погоди, не волнуйся, Демьян Васильевич, — сказал Мартынов. — Может, обойдемся и без займов.

— Какие займы! Говорите прямо — пожертвования. Никто нам и в этом году не отдаст из старых долгов ни грамма. Придут к вам, расплачутся, и вы же сами нам скажете: «Повремените, не взыскивайте. У них мало хлеба осталось. Надо же и там чего-нибудь выдать по трудодням, засыпать семена».

Остановился перед Мартыновым — высокий, грузный, на толстых, широко расставленных ногах.

— Ты не подумай, Пётр Ларионыч, что я жадничаю. Почему не помочь колхозу, ежели несчастье постигло людей, град, скажем, либо наводнение? Пойдём навстречу, с открытой душой. Но ежели только и несчастья у них, что бригадиры с председателем во главе любят на зорьке понежиться на мягких пуховиках, — тут займами не поможешь!.. Не о своём колхозе беспокоюсь. Мы не обедняем. Ещё тысячу центнеров раздадим — не обедняем. Но это же не выход из положения! Вы же никогда так не поправите дело в отстающих колхозах — подачками да поблажками!..

— Я тоже не сторонник таких методов подтягивания отстающих, — ответил Мартынов, глядя Опёнкину прямо в глаза, умные, много перевидавшие за пятнадцать лет его работы председателем колхоза. — Так мы, действительно, не наведём порядка а колхозах и район не поднимем… Дополнительного плана тебе не будет. Ни под каким соусом.

Опёнкин недоверчиво покрутил головой.

— Это пока ты правишь тут за первого, Ларионыч. А приедет Виктор Семёныч? Скажет: «Ну-ка потрясти ещё Демьяна Богатого!»

— Попробуем и Виктора Семёныча убедить. Это самый лёгкий способ: потрясти тебя, других, выполнивших досрочно план.

— Когда у него отпуск кончается?

— Если не продлят ему лечения — в субботу приедет.

— Вот, с дороги отдохнёт часика два и начнёт шуровать!

Мартынов не ответил, отошёл к окну, перевёл разговор на другую тему.

— Всё же плохо организовано у нас хозяйство в колхозах. Пошли дожди, — и мы садимся в калошу. А если такая погода продлится ещё недельки две?.. Надо вдесятеро больше строить зерносушилок, крытых токов. Может быть, и для снопов надо сушилки строить.

— Риги — назывались раньше такие сараи у крестьян, — сказал Опёнкин.

— Не сараи — навесы хотя бы, соломенные крыши на столбах. Попроще, да побольше!

— Ежели без стен — ещё лучше, — согласился Опёнкин. — Продувает ветерком, быстрее просушивает… Посевные площади не те, Ларионыч. Раньше у хозяина было всего десятин пять посева. А ну-ка, настрой этих риг на четыре-пять тысяч гектаров!