Райские пастбища

Под большим персиковым деревом Туляречито вырыл нору – очень глубокую и довольно широкую, в три фута шириной. Он работал всю ночь, останавливаясь на минутку лишь для того, чтобы послушать, не появились ли гномы. Он ничего не слышал, но был уверен, что они где то рядом. На рассвете он бросил работу, забрался в кусты и уснул.

После завтрака Берт Мэнро вышел проверить капкан, он недавно поставил капкан на койота, – и обнаружил под деревом нору.

– Что за черт! – буркнул он. Потом сообразил: – Наверно, ребятишки роют туннель. Но это же опасно! Вдруг их засыплет, или кто-нибудь свалится в яму и сломает ногу?

Он вернулся в дом, взял лопату и забросал нору землей.

– Мэнни, – спросил он у младшего сына, – это не ты вырыл яму в саду?

– Э – а! – сказал Мэнни.

– А не знаешь, кто?

– Э – а! – сказал Мэнни.

– Понимаешь, кто-то вырыл глубокую яму. Это опасно. Скажи ребятам, чтоб не копали, а то их засыплет.

Спустилась ночь. Туляречито проснулся и вылез из кустов. Увидев, что ямы нет и труды его пропали даром, он зарычал как зверь, но потом подумал и даже рассмеялся.

– Они тут были, – решил он. – Они не знали, кто вырыл яму, испугались и снова зарыли ее. Сурки тоже так делают. А вот теперь я спрячусь, и когда гномы придут зарывать нору, я им скажу, кто я такой. И тогда они возьмут меня к себе.

Туляречито снова принялся копать и вырыл нору еще глубже вчерашней, потому что земля была уже рыхлая. Перед самым восходом солнца он спрятался в кустах и стал наблюдать.

Перед завтраком Берт Мэнро снова вышел посмотреть капкан и опять наткнулся на яму.

– Вот черти! – выругался он. – Неймется им... Нет, без Мэнни здесь не обошлось!

Он осмотрел яму и стал сбрасывать в нее землю ногой. Дикий крик, похожий на рычанье зверя, заставил его обернуться. По-лягушачьи подпрыгивая на своих длинных ногах и размахивая лопатой, на него шел Туляречито.

Когда Джимми вышел позвать отца к столу, он оторопел. Берт Мэнро лежал на куче земли с разбитой головой. По его подбородку текла кровь. Из ямы кто-то полными лопатами выбрасывал землю.

Джимми решил, что этот человек убил его отца и собирается теперь зарыть тело. Одурев от страха, он бросился в дом и стал обзванивать соседей.

Сбежалось полдюжины мужиков. Туляречито сражался как раненый лев и сопротивлялся до тех пор, пока его не стукнули по голове его же собственной лопатой. Тогда его связали и отправили в тюрьму.

В Салинасе мальчика обследовала медицинская комиссия. Когда врачи задавали ему разные вопросы, он смущенно улыбался и ничего не отвечал. Франклин Гомес рассказал комиссии все, что знал о нем, и просил оформить его опекуном.

– Поверьте, мистер Гомес, это невозможно, – сказал в конце концов судья. – Вы говорите – он добрый мальчик. Но вчера он пытался убить человека. Поймите, мы никак не можем оставить его на свободе. Рано или поздно, он опять на кого-нибудь кинется.

Поразмыслив, судья решил отправить Туляречито в Напу, в сумасшедший дом для преступников.

V

Элен Ван Девентер была высокая женщина с правильным, красивым лицом и трагическими глазами. Всю свою жизнь она воспринимала как одну большую трагедию. Кто-то отравил ее персидского котенка, и Элен – ей тогда было пятнадцать лет – выглядела безутешной вдовой. Она оплакивала его в продолжение шести месяцев – не напоказ, а сдержанно, тихо. Когда умер ее отец, – а умер он шесть месяцев спустя после смерти котенка, – она просто продолжала горевать. Казалось, она жаждет трагедий, и жизнь обильно снабжала ее ими.

Двадцати пяти лет она вышла замуж за Хьюберта Ван Девентера, румяного, жизнерадостного мужчину, заядлого охотника. Шесть месяцев в году он проводил, преследуя какое-нибудь несчастное четвероногое с намерением всадить в него пулю. Через три месяца после свадьбы он самым нелепым образом всадил пулю в себя, запутавшись в кустах куманики. Хьюберт был человеком изысканных вкусов. Когда он лежал под деревом и умирал, его друг спросил, не хочет ли он передать что-нибудь жене.

– Хочу, – сказал Хьюберт. – Скажите ей, чтобы она набила из меня чучело и поставила в библиотеке между лосем н снежным козлом. Скажите, что уж этот экспонат я не купил у лесника.

Элен Ван Девентер заперла гостиную со всеми находившимися в ней трофеями. С тех пор комната целиком принадлежала духу покойного Хьюберта. Шторы на окнах всегда оставались опущенными. В гостиной говорили только шепотом и только в случае крайней необходимости. После смерти мужа Элен не рыдала – это было не в ее натуре, – просто глаза ее стали еще огромней, и она подолгу смотрела в одну точку отсутствующим взглядом, будто пребывала в иных мирах. Хьюберт оставил ей дом на Рашн Хилл в Сан-Франциско и весьма солидное состояние.