Райские птички

Остался только его запах.

***

Он

— Все готово? — спросил бесстрастный голос в трубке.

Он захлопнул дверь своего дома. Он был жестоким человеком по профессии, по необходимости. Не от природы.

— Дело сделано, — солгал он.

Еще одна необходимость в его профессии - ложь. Она, как кровь и пули, была его хлебом с маслом. Хотя он лгал только мишеням. Или людям, через которых он должен был пройти, чтобы добраться до цели. Сейчас это было так же просто, как убить. А убивать было так же легко, как дышать.

Но не для тех, кто ему платил. Не было никакой необходимости лгать им. Он не будет нести финансовой ответственности. В этом не было необходимости. И опасности. Особенно учитывая этого клиента.

Жизнь во лжи легче распутать, чем жизнь в правде.

Вот почему он жил невидимым. Никакой правды.

Но сейчас он нарушил все свои правила.

Для нее.

— Хорошо, — сказал голос.

Он налил себе водки.

— Деньги будут на счету. Было приятно работать с тобой, паршивец.

Он воспринял это как прощание и повесил трубку. Он не говорил любезностей.

Особенно этому клиенту.

Он здорово облажался.

Он никогда не делал этого раньше.

Никогда.

А теперь все из-за нее. Жалкая, сломленная и слабая женщина, лишенная страха, самосохранения, достоинства.

Он отхлебнул водки.

«Нет, не совсем без достоинства», — подумал он, направляясь к черной дубовой двери своей личной библиотеки. Та, что пряталась в дальнем конце дома, а не та, что хвасталась величием и богатством, чем откровенно занимались прежние владельцы поместья.

В этой девушке было спокойное достоинство. Она принимала свою смерть.

Он прошел через комнату, открыв дверь, скрытую в книжных шкафах. Зажегся свет, тускло освещая рамы, загромождавшие укромные пространство.

Он подошел к своему любимому экземпляру и задумчиво провел пальцами по стеклу.

Она не была красавицей. Нет, что-то мешало ей быть просто красивой. Ее тусклые волосы, желтоватая кожа, сухие губы. Затяжной запах смерти и печали. На нее было почти больно смотреть. Но ее глаза очень жестокие на фоне серой кожи. Они не давали ему прикончить ее.

Не это ли помешало ему? Этот болезненный взгляд?

Он осмотрел существо за стеклом.

Или он хотел добавить ее к своей коллекции? Что-то редкое?

Он не совсем понимал, кто она такая, но она была чем-то уникальным.

Он еще может убить ее. Это было бы разумно, пока слух не дошел до нужных ушей.

Он неторопливо подошел к кожаному креслу посреди комнаты.

— Да, это было бы умно, — пробормотал он себе под нос, глядя на мертвые существа на стене, представляя, как она завершает комнату своей застывшей и пойманной в ловушку красотой.

Он еще не закончил с ней, это точно. Он не смог бы, даже если бы хотел. Она — осложнение. А ему не нужны сложности.

Ее смерть была бы проще.

***

Элизабет

После того, как он развязал меня, я не двигалась. Несколько часов. Взошло солнце. Снова село. И я застыла на месте, поглощенная тяжестью своего ужаса, реальности, которую он оставил.

Я дернулась в какой-то момент, когда темнота окутала комнату. Мои мышцы напряглись, протестующе закричали. Как и мой полный мочевой пузырь, и пустой желудок. Тело кричало на меня за мое пренебрежение. Но иначе я бы развалилась внутри. Кто-то вошел в мой дом, в мое пространство. Единственное безопасное место, которое осталось на этой планете.

Видимо, на самом деле я никогда не была в безопасности.

В то время я много о чем подумала.

Об этих глазах и о том, сколько людей видели их перед самым концом. Интересно, так ли они пусты, как кажутся? Многие люди думали, что все гораздо больше, чем кажется, что всегда есть причины для бессмысленных вещей.

Но мы лишь цепляемся за это, потому что мысль, что кто-то может быть настолько злым, безжалостным, пустым, не может уложиться в голове. Ведь мы думали, что люди защитят нас от монстров.

Нет, это мы были чудовищами.

Я знала, потому что была с ними знакома.

И пока мочевой пузырь не лопнул, я думала о том единственном чудовище, которое сделало меня такой.

«Нет, ты сама сделала это», — сказал голос.

Но сейчас без разницы, кого винить. Благодаря этому опыту я стала тем, кто я сейчас.

Мой брак.

Он не был счастлив даже в самом начале. Не то что истории о женщинах, с которыми сначала обращались как с принцессами, а потом избивали, как мусор.

Нет, всегда был ужас.

С самого начала.

И у меня не было выбора.

— Ты знаешь, что он сделает, если ты не согласишься, — сказала мама, поправляя мою вуаль с такой деловитостью, от которой у меня скрутило живот. Она никогда не проявляла ко мне настоящей привязанности, никогда не заботилась о своей младшей дочери, но я подумала, что сейчас, перед тем как она прогонит меня к дьяволу, может быть, она что-то покажет.

Но лицо ее ничего не выражало.

Она отступила назад, ее платье в серебряных крапинках волочилось вокруг.

Оно дорогое. Яркое.

Достойно для свадьбы такого масштаба.

— Я не говорила, что не соглашусь, мам, — сказала я кротким, непривычным голосом. Это был первый раз, когда я заговорила за весь день.