Райские птички (ЛП)

Во-вторых, кричать было бессмысленно. В моей семье, в моем браке, в моей жизни. Крик во всю глотку ничего не даст. Крик привлекает внимание, помощь, спасение. На такую роскошь я никогда не надеялась.

Крик не дал мне ни помощи, ни спасения. Но я привлекала к себе внимание. От человека, который видел, как я кралась по дому, который пришел на встречу с моим отцом.

Для отца я была объектом, чем-то, что можно было отдать. Деловой услугой. И сказать «нет» одному из крупнейших торговцев оружием в стране - верная смерть. Мой отец был очень привязан к выживанию, поэтому он без угрызений совести обменял мою жизнь на свою.

Потребовалось время, чтобы все решить, спланировать. Мой отец был скрупулезен в планировании. Не потому, что я была его младшей дочерью, и он беспокоился о моей судьбе. Нет, потому что это было важно для него. Это должно было случиться. Даже несмотря на то, что он слышал о намерениях моего мужа. Его бывшие жены похоронены в неглубоких могилах.

«За что ты так со мной» не помогало - ему просто было все равно. И маме тоже. Ни братьям, ни сестрам. Все они принадлежали к одной и той же хладнокровной династии.

Я не кричала ни на одном этапе того процесса. Ни когда отец сообщил мне о моей судьбе. Ни после первой встречи с Кристофером, когда он потряс мою душу безудержной жестокостью в глазах. Ни в день свадьбы. Даже не в ужасную брачную ночь. Или много ужасных ночей и дней. Ни даже в тот день, когда я потеряла дочь.

Или в тот день, когда Кристофер буквально вышвырнул меня на улицу.

Слова меня ранили и калечили, но я ничего никогда не говорила в ответ.

До сих пор.

Перед моим убийцей, в окружении его прекрасных трупов.

Мои крики не даруют мне от него спасения. Я не искала спасения. В конце концов, кто ищет помощи у проклятых? Да и он не собирался мне помогать. Самое близкое похожее на помощь, что он сделал (я подозревала, что это единственный раз в его жизни), - он не убил меня. И даже это еще может изменится. Я подозревала, что моя смерть все еще давит ему на душу.

Но я привлекла к себе какое-то внимание.

Что-то такое тяжелое, что могло соперничать с тяжестью неба, с моей печалью.

Он просачивался в каждую часть меня. Его взгляд, каждый дюйм его тела был сосредоточен на мне. Лился на меня. В меня.

Это внимание было кисло-сладким. Это не было жестокостью моего бывшего мужа и его садизмом. Это было что-то из той же участи, но не такое раскованное.

— Ничто не вечно, — сказал он. — Даже смерть, — он оглядел комнату. — Все мы в конце концов увядаем и разлагаемся. Всё становится ничем.

А потом он повернулся и вышел.

========== Глава 7 ==========

Оливер

Он наблюдал за ней.

Он подозревал, что она знает. Может быть, он лично наблюдал за ней, а может и нет. Но он знал, что она чувствует на себе чужие взгляды. По утрам он сидел перед экранами системы безопасности, наблюдая, как она время от времени выходит к завтраку.

Для многих людей это, возможно, было нормой. Неупорядоченных людей. Те, кто просыпался утром в разное время, естественно. Люди, которые не были прикованы к графику и не позволяли природе будить их.

Природа подвела Элизабет. Ужасно. Оливеру не нужно было знать подробности, чтобы понять это. Поэтому она справилась с этим, восстав против каждой грани человеческой природы. Потребности в человеческом контакте. Потребности чувствовать солнечный свет на коже, дышать свежим воздухом, несомым ветром. Дышать вообще.

Она контролировала все, что могла, то есть, ничто.

И все же она цеплялась за рутину. Неистово.

Он подозревал, что это было единственное, что заставляло ее функционировать. Это и его смертельная угроза. Хотя это не было угрозой. Если бы она не встала с постели, если бы не восстановила остатки сил, он бы убил ее. Ему бы пришлось. Он не мог больше видеть ее в таком состоянии.

Он все еще не мог понять, было ли то, что она встала с постели, лучшим или худшим для них обоих.

Поэтому он наблюдал за ней.

Больше, чем следовало бы. Он путешествовал, работал, но брался только за контракты, которые отнимали у него не более пяти часов. Он сказал себе, что это из-за того, что нельзя оставлять ее в своем доме без присмотра надолго: это было потенциально опасно для него и всего, на что он потратил годы.

Но он не признавался, что это было из-за того, что он волновался. О том, что она может сделать с собой. О том, что сделают с ней его клиенты, если узнают, что она еще жива.

Насколько он знал, это было не так, и он считал своим долгом знать все.

Он замолчал после того, что она сказала. Яд, смешанный с глубокой печалью, в ее словах что-то сделал с ним. Но и в этом он не мог признаться.

Достаточно того, что он проводил все больше и больше времени в этой маленькой комнате с экранами, наблюдая, как она занимается своими делами. Смотрел, как двигаются ее конечности в комнате, которую он сделал для того, чтобы она занималась йогой. Смотрел, как она потягивает чай, который приготовила его экономка, но почти не притрагивалась к другим многочисленным блюдам.

То же самое и с обедом.

И ужином.

Она садилась и выбирала еду, как птица.