Райские птицы из прошлого века

Тамара выскользнула из-под одеяла. Халат висел рядом, простенький, цветастенький. Танька в жизни не надела бы подобный. Она носила халаты скользкие, атласные, под поясок… красные или синие, главное, что яркие. И непременно дорогие.

Из комнаты Тома выходила на цыпочках, боясь, что человек, спящий в ее кровати, откроет глаза и задаст вопрос. Не то чтобы у нее не имелось ответов на его вопросы, скорее уж ей было страшно услышать его голос. Вдруг и голос изменился?

В доме было тихо.

Томочка спустилась на первый этаж и постояла у фонтана, прислушиваясь к собственным желаниям. Желаний не было, только пустота.

И книга потерялась.

Зато был сад в бриллиантовой росе, в рассветной неге и покое.

Открыта дверь. И белые ступени сияют мрамором. Склонились яблони, кусты сирени раскрыли запоздалые цветы. И Томочка сдалась.

Она шла по дорожке, и высокая трава тянулась к подолу ночной рубашки, желая коснуться. Сквозь подошвы тапочек ощущался каждый камешек, и Томе нравились эти ощущения.

Очутившись у забора – кружево металла, лишь слегка тронутое ржавчиной, – она двинулась вдоль него, пальцами ощупывая извивы решетки.

Кто гулял по саду прежде?

Татьяна? Татьяна ненавидела это место. Она никому не говорила об этом, но ее стремление все изменить… и голландские тюльпаны в деревянных шкатулках. Сотни шкатулок и тысячи тюльпанов. Сочные луковицы, обернутые тончайшей тканью, упрятанные в гнездах из соломы.

Гарантийное письмо.

Сорта с причудливыми названиями.

И трагическая случайность пробитой трубы. Подвал залило кипятком и луковицы, хрупкие, нежные луковицы погибли.

Почти все. Татьяна кричала, но крик – лишь маска. На самом деле она радовалась этой случайности, и Тома видела радость, и дом тоже видел. Весной, в убранстве из тюльпанов, он был бы красив.

Теперь вот доцветала неприхотливая сирень, и желтые шары бархатцев пробивались по ту сторону плетения. Наверное, так даже лучше. И найдись человек, который купит дом, он ведь все переделает по-своему. Глядишь, и возродятся старые цветники.

Выстрел раздался в доме, громкий, резкий. И аплодисменты птичьих крыльев пролетели эхом. Томочка подхватила подол и побежала. Тапочек слетел с ноги, и камни впились в ступни, но она не остановилась.

Вася! Только не Вася!

Не он.

Елена. Она лежала ничком на каменном цветке фонтана. И распахнутые руки пытались обнять чашу, но соскальзывали. Белый голубь суетился у ног, касаясь босых же ступней клювом.

Голубь ворковал и хлопал обрезанными крыльями.

Из трещины капала кровь.

Тогда Тамара закричала, хотя – странное дело – ничуть не испугалась. Голубь от крика всполошился и торопливо заковылял прочь, пытаясь спрятаться под козеткой.

Как выяснилось получасом позже, Елена убила себя сама. У фонтана обнаружили старенький, военного образца, пистолет, а в кармане халата – предсмертную записку.

«Все, что я сделала и собираюсь сделать, я совершаю в ясном уме и твердой памяти…»

В комнатушке на третьем этаже, крохотной, почти полностью занятой шкафом, нашлись три платья строгого покроя, сшитые из плотной некрасивой ткани, дюжина белых воротничков и зубная щетка с пастой «32 жемчужины». Крем для рук «Глицериновый» и крем для лица «100 секретов красоты».

Скудные пожитки описывали тщательно, как если бы ценность они представляли огромную.

«…и единственное, о чем я жалею, так о времени, потраченном на размышления. Сергей Булгин использовал мою дочь…»

За обыском следила Саломея, которая выглядела очень мрачной, мрачнее всех, и даже волосы ее словно потеряли былую яркость.

«Он заслуживал смерти. Они все заслуживали смерти».

Олег держался рядом с Кирой, но стоял словно бы в стороне.

«Я вынесла ему приговор. Я дала ему отсрочку, надеясь на чудо. Но Женечка мертва».

Вася хмур, он постоянно трет челюсть, и слышно, как щелкают суставы.

«Я привела приговор в исполнение».

Галина единственная, кому все равно. Она откровенно зевает и постоянно глядит на часы, желая поскорее вырваться из обоймы допрашиваемых.

«Единственное, чего я не учла – своей совести. Убийца мертв, и это справедливо. Я сама стала убийцей, и справедливо будет, если я умру».

– Она жила в доме, – сказала Саломея, завивая прядь на палец. – Поэтому его и не разворовали.

– Ясно, – ответил ей следователь, который в отличие от прошлого раза хмурым не выглядел. Напротив, он был доволен, если не сказать – счастлив. – Дело можно закрывать.

Неправда!

Но Тома промолчала, и рука супруга, опустившаяся на плечо, такая теплая и тяжелая, одобрила это молчание. Конечно. Дело закроют, и дом продадут. Томочка получит деньги и навсегда забудет о том, что здесь случилось.

А как же мама?

Мама первая бы сказала, что думать надо практично.

И если уж разобраться, то кому, как не Елене, маму убивать? Но… но Елены тогда же не было! Или была? Дом огромный, а она в доме жила. И ключи имела. И значит, вполне способна была проникнуть, подкараулить, ударить…

– Тише, милая, все уже кончено, – Вася прижал Тому к себе. Держал он крепко, крепче, чем надо было, выдавливая воздух и сопротивление. – Все уже… все…