Райские птицы из прошлого века

– Здравствуйте, – вежливо сказала Саломея. – Вы тут за хозяина?

– Ну я. А ты кто?

Он разжал руки, отпуская шпалу.

– Саломея.

– Гришаня, если что.

– Извините, я думала, что это так надо – звонить.

– Надо. Звонить. При пожаре. Пить хочешь?

Гришаня вытер лоб, и светлые волосы его, остриженные неряшливо, поднялись дыбом.

– Если хочешь, то пошли. Я тут родник раскопал, представляешь?! Настоящий! Меня к нему еще дед водил. Вода целебная, землей напоенная. Я два года его искал! Два года! И нашел! Засыпали. Мусором засыпали. Представляешь? Вот как так можно, чтобы взять родник и мусором?

– Не знаю. – Саломея пыталась приноровиться к свободному шагу Гришани. Он же направился не к дому, а к навесу, в тени которого дремал древний облезлый кот и не менее древний пес. При появлении Саломеи собака слабо шевельнула хвостом и отвернулась, как будто не желала видеть случайную гостью.

– А вы тут давно живете? – спросила Саломея, переступив через собачий хвост.

– Да порядком уже. Годков пять точно. Ну да, аккурат и пять!

– И голубей держите?

– Точно! Держу! Я тут вообще за дурачка… деревенские – простые люди. Им животина или для еды, или для работы, а чтоб душой отдохнуть… А ты голубей любишь?

– Скорее интересуюсь.

Гришаня с легкостью сдвинул тяжеленную крышку с бочки и, сняв резной ковшик на длинной ручке, вручил его Саломее.

– А ты всегда рыжей была? У меня просто дружбан был. Ну как ты совсем. Рыжий-рыжий. И в этих… – он ткнул пальцем в нос Саломеи.

– Веснушках?

– Точняк! В веснушках. Ты черпай, пробуй. Свежая! Только вчера привез!

Бочка была ростом с Саломею, и зачерпывать пришлось, поднимаясь на цыпочки. Ковш пробил тугую воду, утонул и вынырнул, вытягивая ее за собой, ледяную и сладкую, как дикий мед.

– А дружбан мой помер. Рак. Двадцать два года – и рак. Легкие на раз. И не курил же! Все почему? Грязно в городе. Экология не та.

Гришаня сел на козлы и сгреб кота, который и не подумал возмутиться этакой вольностью, но, напротив, прильнул к темной Гришаниной груди и утробно замурлыкал.

– Я и рванул сюда. Тут классно. Лес. Речка.

– Голуби, – подсказала Саломея. – А вы всех так по-доброму встречаете?

– А ко мне никто и не ходит. Тоскливо бывает, это да… Слушай, а пошли со мной чай пить? У меня и самовар имеется! Настоящий! И шишек сосновых целый мешок!

– Пошли. – Саломея успела проголодаться за день и потому согласилась охотно, рассчитывая, что чаепитие не ограничится одним лишь чаем.

Ожидания не подвели. На столе, который Гришаня выволок во двор, одно за другим возникали блюда. Творог и сыр, варенье из крыжовника с цельными ягодами, будто бы застывшими в сладком янтарном сиропе. Кривоватый самопечный хлеб с цельными зернышками и серой, в мучной присыпке, шкуркой. Вареные яйца и сухое, настроганное прозрачными ломтиками мясо. Надо всем этим пищевым обилием возвышалась громада самовара. Латунные бока его сияли, а над венцом поднималась струйка дыма, хрупкая, как стружка, которую Гришаня скармливал огню.

Он колдовал над самоваром со всей возможной серьезностью, как если бы не существовало в мире дела важнее.

– А замуж за меня пойдешь? – спросил вдруг Гришаня, стряхивая со светлой челки капли пота. – Я тебе корову куплю.

– Извини, но у меня другие планы.

Саломея восседала на кресле, которое появилось во дворе из дому, специально для нее. Кресло стояло на трех ножках и при малейшем движении сердито скрипело.

– Жалко. Но ты все равно подумай. Я ж не шучу.

Самовар закипал медленно. Во чреве его, перевитом поясом литых узоров, зарождалось гудение, перераставшее в грозный рык.

– Ты мне нравишься. Не думай, что я псих и первую встречную замуж зову. У меня же нюх! Я хороших людей во как чую!

Гришаня продемонстрировал поднятый вверх палец.

– Ну или гнилых, тех тоже чую. А ты не гнилая. Рыжих так вообще люблю со страшной силой. У меня дружбан был… как брат. Говорил ведь, да? Честно, как брат! И дед еще мой, а он умнее всех академиков вместе взятых, так тоже говаривал, что рыжие – это от солнца. И что солнечные люди свету в жизни прибавляют. Вот!

– Буду знать. – Саломея решилась и вытащила из сумки голубя. – Твой?

– Мой… Точно мой! А я уже решил, что ему все… – Брал Гришаня птицу аккуратно, нежно, и голубь, признав хозяйские руки, заворковал. – А ты живой. Живой! Я-то у Ленки спрашивал. А она мне – знать не знаю. Улетел, наверное. Как ему улететь? Куда? Он Женьке верный.

Гришаня как-то хитро сдавил птичье тельце и развернул крыло.

– От же! Пообрезали! Ну кто же так режет? Кто, я спрашиваю?

– Не знаю.

– Руки пообрывал бы за такое! Не умеешь с птицей обращаться, так и не лезь! А где ты его нашла? Вот только честно! Рыжим врать не положено! Это ж как если бы Солнце обманывать начало. А Солнце никогда не обманывает!

Глава 5 Обличье зверя

Тамара уходила тихо. Она не стала собирать вещи, но, напротив, постирала некоторые в старом эмалированном тазу, который отыскался на кухне. Вещи Томочка развесила на стуле и оконных рамах, позволяя ветру уносить пахнущую «Тайдом» влагу.