Райский поезд

− Как? Почему чеснока?

− А у нас все будет по честноку, ни одной лживой ноты, ни одного лишнего слова. Плесни-ка еще чайку.

Оптимист тряхнул кудрявой головой.

− Куда ехать? Когда начинаем? – торопился узнать я.

− Я живу в Новосибирске. Через три недели небольшие гастроли в Казахстане. А репетировать хоть завтра.

− Отлично. Завтра у меня дела. Подъеду на днях. Как называется наш коллектив?

− Оптимист и посторонние.

− Психоделично.

Очень много в нашем мире психов занимается вещами, за которые во времена инквизиции сожгли бы не задумываясь. А еще больше психов интересуется тем, что делают другие психи, вот они и держатся друг за дружку. Мы с Оптимистом тоже договорились не теряться и созвониться через пару дней. Почему я не поехал сразу? Если честно, то подумал, что подвиг ритм-гитариста будет нелегким и, возможно, последним.

Термоса и фляжки нам едва хватило до утра, но у нас еще был радиоприемник, и на трассу мы вышли не в самом худшем расположении духа под песню «The big game is every night» Джеймсона Молины, словно у него на разогреве объездили с гастролями пол-Сибири. Оптимист умчал первый на черном джипе, через несколько минут и я сел на проходящий автобус. Ехать было недалеко.

За три тысячи километров из другого города два дня в плацкартном вагоне я добирался именно сюда, к маме. Она жила в Чесноковке. Вчера, сойдя с поезда, на ночь я остановился в гостинице «Барнаул». Решил так заранее − чтобы собраться мыслями.

Больше двух лет я провел в плавании. Построенный корабль сошел со стапелей в районе метро «Сходненская». Название судна и карта его плавания вряд ли внесут ясности в историю его команды. Скажу одно, я сам себе свернул голову тем, что дома стали кораблями, а друзья моряками. Но это была не игра и не выдумка, мир открылся мне именно так − морской образ мыслей как дар божий, и теперь среди нормальных людей я только числился, на самом же деле прибывая в команде чокнутых маринистов.

Минул месяц, как корабль ушел на дно, и мои моряки по бульвару Яна Райниса разбрелись в километрах глубин людского океана. Оставшись один и не зная, как жить дальше, к прежнему существованию я не хотел возвращаться.

Мама жила тихо-мирно, по-божески, ходила в церковь на службы, соблюдала посты. Мои пелагические истории она не принимала, подобные эзотерические поиски и метания были ей мало понятны. Однажды на примере того, что наши лучшие алтайские писатели Шукшин, Соболев, Пантюхов были моряками и творческую вахту несли по-морскому отважно, я пытался объяснить и свою причастность к морю, но неубедительно.

− Привет, мам! − крикнул я, открыв дверь своим ключом.

Под ногами раздалось гадючье шипение − пушистый кот Сенька признавал только хозяйку, его зеленые глаза светились безумным блеском. Настоящий психокот, непредсказуемый, как музыка Малера.

− Ой, сынок приехал! − радовалась мама. − Что ж ты так редко объявляешься! Хоть бы звонил. Я уж и обижаться на тебя перестала.

Тут она, как обычно, всплакнула.

− Мам, ну перестань, − успокаивал я, − чего ты, я тебя не забываю. Просто жизнь, как карусель, крутит-вертит, глядишь, а уж столько времени прошло.

− Ну и ладно, − успокаивалась мама, − приехал и хорошо.

Тут она рассмотрела меня получше.

− А ты чего такой чумазый? Как в луже извалялся.

− Поскользнулся.

− Умывайся, переодевайся, и я тебя покормлю.

Мама накрывала на стол, расставляя привычные соления, салаты и домашнее вино, и расспрашивала:

− Рассказывай, как живёшь. Почему не звонил?

− Нормально, мам. Как все живу. Звонил же вот.

− Последний раз в марте на мой день рождения. Где работаешь? Живешь там же с друзьями на съемной квартире? А, может, женился уже?

− Разъехались мы с квартиры кто куда… Работаю… Там же. Жениться пока не собираюсь.

− Почему?

− Знаешь, как в песне поётся, гуд вумен из хард ту файнд.

− Чего?

− В песне, говорю, поется, хорошую женщину трудно найти.

− Не набродяжничился еще, − вздохнула мама. – А ведь у тебя дом есть.

Я промолчал. Мама вздохнула и пригубила вина.

− Сама-то как живешь? – спросил я.

− Да какая это жизнь, – чуть оживилась мама. – При нашей-то власти. За кого они нас там принимают? Я вот получаю в садике за полтары ставки восемь тысяч, а за квартиру отдаю почти четыре. Наша нянечка, мать одиночка, получает и того меньше, работает в садике, потому что ребенка можно пристроить. Как они живут, не понимаю. В мае нам подняли зарплату на семьсот рублей. Решили, сволочи, раз мы подыхать не собираемся, то можно поиздеваться. Зла на них не хватает…

Мама отработала тридцать пять лет музыкальным руководителем в детском саду и весной вышла на пенсию, но, забывая об этом, рассказывала о прошлом как о настоящем. Она посмотрела на меня немого удивленно, так, будто я только что появился за столом.

− Ты, сынок, лучше о себе еще расскажи, больше года не виделись. Что ж тебе и рассказать матери нечего?

− Есть, конечно, − начал я, думая, как бы перевести разговор. – А это кто? Дед?

На черном лакированном пианино «Урал», похожем на маневровый двухосный танк-паровоз, появились новые вязанные ажурные салфетки и на них новые рамки с фотографиями.