Райский сад

Отец догадывался о чувствах Дэвида и в ту ночь и все последующие дни пытался если и не переубедить его, то хотя бы помочь ему вновь стать тем ребенком, каким он был до того, как понял, что ненавидит охоту на слонов. Дэвид не стал писать об этом в рассказе, тем более что отец никогда не обсуждал с ним эту тему напрямик; он просто подробно описал все события и свое отвращение к тому, что происходило, и впечатление от состоявшейся бойни, и то, как они потом отпилили бивни, и то, как наспех прооперировали Джуму, и то, как отец презрительными насмешками пытался заставить Джуму не шевелиться, поскольку лекарств и обезболивающих у них не было. Ответственность, возложенная на Дэвида, и доверие, оказанное ему, не были приняты мальчиком с должной благодарностью, и об этом он тоже написал, не упомянув, однако, как много это для него значило. Он написал, как слон лежал под деревом в луже крови. Сколько раз прежде слон истекал кровью, но раньше кровь всегда останавливалась, а сейчас все текла и текла, не давая дышать, и огромное сердце продолжало ее перекачивать даже тогда, когда он смотрел на человека, который подошел прикончить его. Дэвид был страшно горд за слона, за то, что тот учуял Джуму и успел напасть первым. Если бы отец не выстрелил в него, он бы убил Джуму, подняв его хоботом и ударив о дерево. Он бросился в атаку, хотя уже был смертельно ранен. Он не сразу это понял, сперва ему показалось, что это всего лишь очередная рана, которая скоро затянется, но кровь изливалась из него потоками, и потом ему стало трудно дышать. В тот вечер, сидя у костра, Дэвид смотрел на грубо заштопанное лицо Джумы, видел, как тот осторожно дышит, чтобы не болели сломанные ребра, и гадал, узнал ли слон убийцу своего друга. Он надеялся, что слон узнал его. Долгое время героем Дэвида был отец, но сегодня героем стал слон. «Просто не верится, что он, такой старый и обессилевший, решился напасть на Джуму. Он бы тоже убил его. Но когда он смотрел на меня, в его взгляде не было желания убить. В нем была только печаль, такая же, как у меня. Он пришел навестить друга в день его смерти».

«Это история, рассказанная совсем маленьким мальчиком», – подумал Дэвид, закончив рассказ. Он перечитал его, временами делая вставки и пометки на полях. Каждый, кто прочитает этот рассказ, должен почувствовать, что все так и было на самом деле.

Он вспомнил, как слон утратил все свое величие, как только затуманились его глаза, и как распухла, несмотря на вечернюю прохладу, его туша, когда они с отцом вернулись к нему с рюкзаками. Слона больше не было. Была только распухшая серая морщинистая туша и огромные желтые бивни в коричневых крапинках, бивни, ради которых его убили. На них запеклась кровь, и Дэвид соскреб ногтем капельки засохшей крови, похожей на сургуч, и убрал в карман рубашки. Больше у него от слона ничего не осталось, кроме начатков понимания того, что такое одиночество.

В ночь после бойни, когда они сидели у костра, отец сделал попытку поговорить с Дэвидом.

– Он убивал людей, Дэви, – сказал отец. – Джума говорит, он убил много людей.

– Но все они сами пытались убить его, разве не так?

– Конечно. С такими-то бивнями.

– Тогда почему ты называешь это убийством? Он защищался.

– Хорошо, называй это как хочешь. Но мне жаль, что ты так тяжело все воспринял.

– А мне жаль, что это не он убил Джуму, – сказал Дэвид.

– Ну, это уже чересчур, – сказал отец. – Не забывай: Джума – твой друг.

– Уже не друг.

– Не стоит говорить ему об этом.

– Он и сам это понял.

– Я думаю, ты заблуждаешься насчет Джумы, – сказал отец, и на этом разговор прекратился.

Позже, когда они благополучно доставили бивни в деревню и прислонили их к стене домика, слепленного из веток и глины, и бивни оказались такими огромными, что люди не могли поверить в то, что они настоящие, и все подходили и трогали их пальцами, и никто, даже отец, не мог дотянуться до верхней точки в изгибе бивней, и все они – и Джума, и отец, и сам Дэвид стали героями, а Кибо – героической собакой героя, и даже люди, которые тащили бивни, тоже стали героями, и когда все уже были слегка навеселе и предвкушали, как напьются еще сильнее, отец сказал:

– Может, помиримся, Дэви?

– Хорошо, – сказал Дэвид, потому что уже точно знал, что больше ничего никому не расскажет.

– Ну вот, я очень рад, – сказал отец. – Так намного проще и лучше.

Потом их усадили рядом с бивнями в тени большого фигового дерева на стулья, предназначенные для старейшин, и молоденькая девушка с еще более юным братом подносили им в тыквенных плошках местное пиво. Сегодня эти дети были не просто докучливой малышней, а слугами героев, они сидели в пыли рядом с героической собакой героя, а сам юный герой держал на коленях старого петушка, мгновенно повышенного в звании до любимого петуха героя. Они сидели и пили пиво до тех пор, пока не послышался бой большого барабана, возвещавший начало празднества.