Райское Местечко

Мелисса выглядела ужасно. Лицо ее было серым, а остановившийся взгляд ввалившихся глаз был обращен, казалось, куда-то внутрь. Короткие судороги пробегали по ее телу.

– Мелисса! Что с вами??!

– Алекс, нет времени… собирайся скорее… боюсь опоздать…

Я поковылял в ванную, а Мелисса монотонно с остановками говорила:

– Они напали… на корабль… привезли… всех… и уже начали… не могу… определить место… недалеко от… берега… небо не видно… только… направление… они… скоро умрут… никто из селферов… в этом диапазоне… только я… и ты… оказывается… могла раньше… догадаться… скорее…

Я не очень хорошо понимал, о чем говорит Мелисса, но послушно натянул форму.

Мелисса оторвалась от стены и двинулась в коридор, я последовал за ней. Она даже не пыталась делать вид, что идет, ее нес встроенный антиграв.

– В конце коридора… лифт… на крыше… флаеры… скорее…

Я побежал, Мелисса двигалась чуть впереди меня. Сначала я останавливался при очередном приступе боли, и тогда Мелисса тоже останавливалась, дожидаясь меня. Но вскоре мне стало легче, потому что моя форма сразу отреагировала на мое состояние, и препараты, что она мне ввела, начали уже действовать.

Мы неслись по коридору со всей доступной мне скоростью. К счастью, коридор был пуст, хотя за дверями многих номеров слышались голоса, музыка, смех. У народа продолжался праздник. Я на бегу взглянул на часы: два часа тридцать семь минут.

Вдруг метрах в двадцати впереди нас распахнулась дверь. Мелисса резко затормозила, взяла меня под руку, и мы пошли по коридору, слегка спотыкаясь.

Из открывшейся двери вышла, покачиваясь, девушка в очень легком карнавальном костюме.

– Региночка, вы зря обиделись! Я просто хочу с вами потанцевать!

С этими словами из номера показался немолодой мушкетер, без перевязи и в одном ботфорте, и за руку втянул красавицу обратно в номер. Она не слишком упиралась. Дверь закрылась.

Мы опять устремились по коридору, который протянулся сквозь вестибюли и холлы по всей длине полуторакилометрового корпуса. Наконец мы добрались до последнего лифтового холла и вызвали лифт. Только теперь я немного отдышался.

Мы вышли на крыше прямо на стоянку флаеров. Почти у всех машин горели зеленые сигнальные огоньки, свидетельствующие о полном штатном запасе энергии и снаряжения, и мы забрались в ближайшую.

Я еще не закрыл за собой дверь, а Мелисса уже подняла машину в воздух.

– Возьми… аптечку,- выдохнула она, не поворачивая головы.

Я достал аптечку из багажного отделения флаера.

– Из красной баночки… шесть… таблеток прими… и шприц… с двумя… черными полосками… весь… себе быстро… форма твоя… не справится…

Я знал эти препараты, хотя не мог в тот момент вспомнить их названия, и понимал, что дозу я должен получить чудовищную. Но я послушался Мелиссу, и успел съесть таблетки и вколоть себе жидкость, прежде чем умер.

Когда я очнулся, в голове у меня звенело, но сознание было ясным, а тело со сгустками наполнявшей его боли казалось чужим и далеким.

Мелисса проговорила с отчаянием:

– Они умирают… новички в банде… не умеют… растягивать удовольствие… мы… не успеем…

…Следующие смерти я пережил в полном сознании. К сожалению.

Наш флаер несся на предельной скорости на северо-запад, временами Мелисса резко бросала его из стороны в сторону.

Я уже достаточно хорошо соображал, чтобы понимать, что это рысканье ей необходимо, чтобы уточнять направление. Направление на максимальную боль. А прибором было ее собственное тело. И она не могла позволить себе снизить чувствительность этого прибора. Я, должно быть, ощущал только малую часть того, что воспринимала она, поэтому, как только понял, что способен это делать, сказал:

– Мелисса, я уже могу вести машину.

Она не возражала, и мы молча поменялись местами.

Теперь Мелисса только время от времени говорила:

– Направо… еще… обратно… так…

Минут через пятнадцать полета я заметил:

– Странно, мы приближаемся, а боль становится слабее, и приступы реже.

– Они же умирают, их… все меньше. Ты смерти считал? Уже… двадцать три. Почти половина…

Когда на горизонте появилась темная полоса материка, я пережил пятьдесят четвертую смерть. И боль больше не возвращалась. Но в отсутствии боли стало очень отчетливым ощущение какой-то гадкой сытости, этакого омерзительного удовлетворения, которое почему-то заполняло все мое существо. Мне стало тошно от отвращения к самому себе.

– Останови машину,- сказала Мелисса.

Флаер завис над океаном. До Табы оставалось километров пятьдесят.

– Все умерли. Мы опоздали. Торопиться больше некуда.

Да и место мы так не найдем. Эти твари не дают четкого сигнала. Ничего, кроме тошнотворной мерзости. Надо думать.

Мелисса достала из багажника флаера две бутылки воды и одну протянула мне. Мы молча выпили воду. Вроде мне стало немного легче.

– Мелисса, я, кажется, почти все понял, но не уверен, что правильно…

Мелисса закурила и немного помолчала.

– Ты знаешь, что любой мозг живого существа излучает ?-волны, и каждый вид излучает в своем диапазоне. Эти волны, как правило, очень слабые. Но в моменты стресса излучение усиливается. Боль и смерть – самые сильные стрессы.