Райское место

И от этого дурацкого смеха Поло, и без того разгоряченный ромом, просто взорвался от ярости. Он открыл рот и впервые не про себя, а вслух, с трудом шевеля онемевшими от злобы и спиртного губами, выпалил в лицо толстяку все, что на самом деле думал про него и про его идиотские подвиги, про его долбаные бредни. А тот, как раз в этот миг отхлебывая из своего стакана, поперхнулся. Остынь, придурок, что за хрень ты порешь, сказал он, скривив в снисходительной улыбке пухлощекое лицо. «Считаешь, что ты круче некуда? – сказал Поло, вскочил и отшвырнул окурок куда-то в темноту. – Считаешь, что ты круче некуда, а сам влез в дом, где всякого барахла навалом, и утырил всего лишь пару хозяйкиных трусов». Толстяк вылил в пластиковый стаканчик все, что оставалось в бутылке. «А то, что ты лакаешь, я вижу, для тебя не в счет? Фигня это», – ответил Поло, вспомнив о драгоценностях, которыми обвешивалась эта сучка на вечеринках, – о бриллиантовых серьгах, серебряных браслетах, золотых перстнях и часах, которые напоказ носил ее плешивый супруг. Поло ничего не смыслил ни в марках, ни в стилях, но дал бы яичко на отсечение, если самые дешевые из этих часиков не стоили по меньшей мере годового жалованья садовника; достаточно было увидеть, с каким гонором тот смотрит на них, какие чистейшие понты колотит, бахвалясь своей игрушкой. «Ну, не сообразил, – сказал толстяк. —Просрал такой шанс, —Поло сделал еще глоток. – Ну, в следующий раз пойдешь со мной, раз ты такой смелый». Поло в ответ жестом послал его к известной матери. Наклонился, доставая сигареты, и его мотнуло в сторону. А когда наконец сумел закурить, вдруг обнаружил, что остался один – толстяк исчез. «Франко! – позвал он и ответа не дождался. Слышно было лишь, как надсадно свиристят мириады насекомых, заглушаемых завесой дождя. – Франко, кончай дурака валять, —крикнул он, внезапно рассвирепев. – Чего он – в дом, что ли, вошел?» Он ничего не видел из подвала, кроме густой тьмы, испещренной мигающими светлячками, – с тем же успехом можно было смотреть, зажмурившись. «Франко, где ты там?» – повторил он, и, отдаваясь эхом от кирпичных стен, из полумрака донесся дурацкий смех и негромкое пуканье. «Чего орешь, отлить пошел, – сказал толстяк откуда-то изнутри, – что уж, поссать спокойно нельзя?» Ящерица-кухия отозвалась своим призывным свистом, и Поло шарахнулся в сторону. «Спятил», – задумчиво сказал толстяк. Там вроде бы бассейн внутри или колодец. Поло пятился, пока не оказался у лестницы. Внезапно из тьмы возникло нечто белесое, стремительно двинулось по земле: это рука скелета, подумал Поло, со скрюченными пальцами. Он вскрикнул и пнул его ногой изо всех сил – огромный краб, невесть как забредший сюда, отлетел к ближайшим деревьям, а толстяк снова захохотал и еще раз пустил ветры.

Вот тогда он и возненавидел его. Возненавидел по-настоящему – так, что захотелось разбить ему морду в кровь и врезать этой квадратной бутылкой по башке, а потом месить ногами, пока кишки не полезут наружу, а потом бросить в реку, туда, где поглубже, чтобы дальнейшим занялись предательские течения, которые унесут объеденный рыбами труп до самого Альварадо, а может, и подальше. Долбаный придурок, подлючая тварь, у которого не хватило духу стырить что-нибудь сто́ящее из дома, где столько ценного барахла, – приставки для видеоигр и телевизоров, и драгоценности, и часы, и даже деньги наличными, да что бы там ни было, все, мать его так, все лучше, чем засранные трусы этой потаскухи.