Он проснулся, словно какая-то сила толкнула его. Так и оказалось: он пропотел от аспирина, и так как, по закону Архимеда, он потерял вес, равный объему вытесненного пота, то его тело оторвалось от матраса, увлекая за собой одеяло, и всплыло на поверхность лужи пота, подняв легкие волны, которые плескались вокруг него. Жак вытащил затычку из матраса, и пот стек в сетку. Тело стало медленно опускаться и наконец снова оказалось на разгоряченной простыне — от нее с лошадиной силой валил пар. Постель была липкой от пота, и Жак скользил в ней, тщетно пытаясь приподняться и опереться на промокшую насквозь подушку. В голове снова что-то глухо задрожало, и мельничные жернова принялись перемалывать мелкие частички, разлетавшиеся по полости между мозгом и черепом. Он поднес руки к голове и осторожно ощупал ее. Пальцы скользнули от затылка к раздавшемуся темени, коснулись лба, пробежали по кромке глазных орбит и спустились к скулам, легко прогибавшимся под нажимом. Жаку Тежардену всегда хотелось знать точную форму своего черепа. Ведь среди черепов попадаются такие пропорциональные, с таким идеальным профилем и так изящно закругленные! В прошлом году, когда он болел, он заказал рентгеновский снимок, и все женщины, которым он его показывал, быстро становились его любовницами. Шишка на затылке и вздутие на темени сильно тревожили его. Может быть, виной всему гнус фистула? Он снова потрогал затылок, исследовал соединение черепа с шеей и нашел, что чашечка позвонка поворачивается без шума, но с трудом. Он глубоко вздохнул и беспомощно уронил руки, поерзал на постели, чтобы устроить себе уютное гнездышко в соленой корке пота, пока она еще не совсем затвердела. Двигаться приходилось осторожно, потому, что стоило ему повернуться на правый бок, как весь пот устремлялся на правую сторону сетки, кровать наклонялась, и он чуть не падал. А когда он поворачивался на левый, кровать и вовсе опрокидывалась на спинку, так что сосед снизу стучал в потолок бараньей ручкой, запах которой просачивался сквозь половицы и кружил голову Тежардену. И вообще ему не хотелось разливать пот по полу. Булочник из соседней лавки давал ему за него хорошую цену, он разливал пот по бутылкам с этикетками «Пот лица», и люди покупали его, чтобы поливать свой насущный, горелый, полученный по карточкам хлеб.
«Я уже меньше кашляю», — подумал он.
Грудь дышала легко, легкие не хрипели. Он осторожно протянул руку, взял со стула свою гнус фистулу и положил ее на постель рядом собой. Потом он снова поднес руки к голове, и его пальцы скользнули от затылка к раздавшемуся темени, коснулись лба и пробежали по кромке глазных орбит.
IV
— Здесь одиннадцать литров, — сообщил булочник.
— Несколько литров пропало, — извинился Тежарден. — Сетка не слишком герметична.
— Пот не очень чистый, — прибавил булочник, — правильнее было бы считать, что тут всего десять литров.
— Но вы же продадите одиннадцать, — сказал Жак.
— Разумеется, — сказал булочник, — но моя совесть пострадает. Или, по-вашему, это ничего не стоит?
— Мне нужны деньги, — сказал Жак. — Я уже три дня не выступаю.
— Мне самому не хватает, — сказал булочник. — У меня автомобиль в тридцать девять лошадиных сил, который дорого обходится, да слуги, которые меня разоряют.
— Сколько же вы дадите? — спросил Жак.
— Господи! — сказал булочник. — Я заплачу вам по три франка за литр, считая ваши одиннадцать литров за десять.
— Прибавьте еще чуть-чуть, — сказал Жак. — Это так мало.
— Ладно! — сказал булочник. — Берите тридцать три франка, но это вымогательство.
— Давайте, — сказал Жак.
Булочник достал из бумажника шесть купюр по семь франков.
— Верните девять франков сдачи, — сказал он.
— У меня только десять, — сказал Жак.
— Отлично, — сказал булочник.
Он положил деньги в карман, взял ведро с потом и повернулся к двери.
— Постарайтесь набрать еще, — сказал он.
— Нет, — сказал Жак. — У меня уже нет температуры.
— Жаль, — сказал булочник и вышел.
Жак поднес руки к голове и снова стал ощупывать деформированные кости. Попробовал приподнять голову рукой — его интересовал точный вес, — но не смог; что ж, придется отложить это до тех пор, пока он не выздоровеет, и потом, все равно мешает шея.
V
Жак с усилием откинул одеяло. Перед ним лежали его ноги, усохшие от пяти дней полного бездействия. Он грустно посмотрел на них. Попробовал растянуть их, но, ничего не добившись, сел на край кровати и наконец кое-как встал. Усохшие ноги укоротили его на добрых пять сантиметров. Он расправил грудь, так что затрещали ребра. Болезнь не прошла бесследно. Халат висел на нем унылыми складками. Дряблые губы, отечные пальцы — играть на фистуле он не сможет, это ясно.
В отчаянии он упал на стул и обхватил голову руками. Пальцы машинально стали ощупывать виски и отяжелевший лоб.
VI
Дирижер оркестра, в котором играл Жак, поднялся по лестнице, остановился перед дверью, прочел табличку и вошел.
— Привет, — сказал он. — Тебе, я вижу, лучше?
— Я только что встал с постели, — сказал Жак. — Еле держусь на ногах.
— Когда ты сможешь снова играть? — спросил дирижер.