– Вы встали!
– Меня тут вырвало.
– Зачем Вы встали?!
– У кровати не было судна.
– Ох! Надо было в полотенце!
– Да я как-то не смогла.
– Ложитесь скорей!
Позже пришла Тоня, принесла мне телефон, очки и сказала, что из-за меня все переполошились. Да, уж! Даже стыдно стало немного. На следующий день медсестра спросила, смогу ли я сама дойти до палаты или на кресле меня отвезти. Глядя, как меня шатает, усадила всё-таки в кресло со словами:
– Давайте, прокачу!
Катит она меня по коридору, а там стоят тётеньки из активных.
– Что это тебя возят, сама ходить не умеешь?
– Да, пусть она посидит, покатаю, – ответила им медсестра.
Я тогда сначала чуть не встала с кресла, но силёнок не хватило. Мои девчонки возмущались потом.
Только я устроилась на кровати в своей палате, пришёл Женечка.
– Ты чего всех напугала?! – набросился он.
Я пожала плечами и улыбнулась.
– Ну, даёшь!
Видимо, нешуточная тахикардия была, раз столько народу напугалось, и слух об этом вышел за приделы операционной и реанимации. Слава Богу, всё обошлось! Теперь, мне сказали, я – здоровая женщина!
После наших операций мы дружно ходили откачивать скапливающуюся лимфу из места, где был удалён лимфоузел. Делали это умелые руки медсестры Тани, которая лично мне очень нравилась. Без лишних слов и эмоций она профессионально, точно и не больно проводила процедуру, в три слова отдавала указания и отпускала. Мне очень по душе, когда всё чётко, без слюней и расшаркиваний. Я, видно, должна была родиться в семье военных, но кто-то занял моё место. Каково же было моё удивление, когда я узнала, что большинству пациенток Таня как раз не нравится, она кажется им грубой и резкой! Люди хотят, чтоб их жалели, нянчились с ними, холили их беду. А такие, как Таня, держат беду в кулаке, под контролем, они не дают ей расползтись и захватить. Прилепляя твёрдой рукой пластырь, они будто говорят: «Вперёд, всё ОК!».
Для тех, кто вместе с болезнью приобрёл веру в свою исключительность, скажу: нас таких был полный диспансер! Мы все там лежали не с поносом и даже не с аппендицитом. Вы не исключение, вы один/одна из многих. К сожалению, очень многих! Ну, а для меня Таня стала еще одной опорой.
Дни стали походить один на другой: откачали – позавтракали, поболтали – пообедали, почитали – поужинали, с горем пополам сходили в душ – спать. Чем меньше лимфы скапливалось, тем ближе был день выписки. И да, все мы хотели домой, спать в своих постелях, сидеть на своих унитазах, но это означало и переход на новый уровень квеста – химиотерапия, которой боялись все. И ещё нам было грустно расставаться. Здесь мы вместе, опоры друг для друга, потом мы будем по одной. Первое чувство грусти и пустоты мы ощутили и разделили с Олесей, когда выписали Тоню. Хотелось плакать, и мы пошли ходить по лестнице с первого на девятый и обратно, сработало. Нужно ходить, двигаться, насколько это возможно, очень полезно и прогоняет дурные мысли!
Почему я?
Как-то вечером мы с девчонками, все уже прооперированные, сидели у нас в палате и делились планами на жизнь. У кого сколько химий, лучевых, кому гормоны принимать. Тоне после химиотерапии предстояло ещё 12 курсов герцептина, а у неё, кроме прочего, сахарный диабет. И забегая вперёд, скажу, что пришлось ей несладко. Нам после той же химии предстояло облучение.
Иногда люди в таких ситуациях спрашивают: «За что, почему я?». Никто из нас не спрашивал. То ли все понимали, есть за что. То ли подействовало моё "не за что, а зачем". Вопрос "почему я" меня вообще дико раздражает! А почему не ты? Почему кто-то другой? Хлеба и зрелищ все хотят и желательно без очереди, не говоря, почему я, отдайте другому.
Дорогие люди! Спрашивать, почему я, нечестно!
А для верующих моя версия: Бог послал вам уникальную возможность искупить терпением и смирением свои грехи (а они у всех в достаточном количестве) ещё здесь, на земле, при жизни. Возможность что-то в себе и своей жизни поменять, передумать, переосмыслить… Благодарите и потерпите, всё будет хорошо, если вы сами так решите!
Тем временем происходила одна ужасная история.
Я только поступила, а гиперактивная бабулька ещё не выписалась. И вот я услышала, как в коридоре навзрыд плачет женщина, спросила у нашей бабули, кто так убивается.
– Это из 505. Ей сказали, что надо грудь целиком удалять, а муж не разрешает. Я, говорит, не буду жить с инвалидом!
Мы обалдели, даже сказать нечего.
– Ну, и пусть гонит его в шею, – первой очнулась я.
– Вот козёл!
– Не то слово.
В тот вечер мы как-то притихли. Каждая из анализировала себя, свою семью и своего мужа. И, как это не жестоко звучит, на фоне чужого несчастья мы поняли, как нам повезло!