Рак

— А что, мы будем выступать? — спросил Жак. — Мне не хочется больше играть в коридоре. В конце концов, мы — камерный оркестр, а не коридорный.

— Так ты предпочел бы играть в камере? — спросил дирижер. — Может, по-твоему, ты и подхватил бронхину из-за меня? Но ведь все играли в коридоре.

— Знаю, — сказал Жак, — но я был на самом сквозняке и загораживал вас собой, поэтому вы и не заболели.

— Чепуха, — сказал дирижер. — Впрочем, ты всегда был привередой.

— Нет, — сказал Жак, — просто я не люблю болеть и имею на это право.

— Уволить бы тебя, — сказал дирижер. — С такими, как ты, невозможно работать, все тебе не так.

— Да я чуть не загнулся! — сказал Жак.

— Хватит, — сказал дирижер. — Я тут ни при чем. Когда ты сможешь играть?

— Не знаю, — сказал Жак. — Я еле держусь на ногах.

— Ну, это уж слишком, — сказал дирижер. — Так не работают. Я возьму на твое место Альбера.

— Заплати мне за два последних выступления, — сказал Жак. — Я должен отдать деньги за квартиру.

— У меня нет с собой, — сказал дирижер. — Пока. Я пошел к Альберу. У тебя несносный характер.

— Когда ты мне заплатишь? — спросил Жак.

— Да заплачу, заплачу! — сказал дирижер. — Я пошел.

Жак, прикрыв глаза, водил пальцами по лбу. Килограмма четыре будет.

VII

Маленькая спиртовка так воинственно гудела, что вода в алюминиевой кастрюле дрогнула. Конечно, для такой слабой спиртовки воды было слишком много, но Жак терпеливо ждал. Он сидел, глядел в воду и от нечего делать упражнялся на гнус фистуле. Он все время не дотягивал си-бемоль на два сантиметра, но наконец дотянулся, взял ноту и раздавил ее пальцами, довольный своей победой. Навык вернется!

Но пока что вернулась только головная боль, и он перестал играть. Вода закипала.

— Посмотрим, — подумал он, — может, окажется и больше четырех килограммов…

Он взял большой нож и отрезал голову. Потом он опустил ее в кипящую воду со льдом, чтобы удалить все лишнее и получить чистый вес черепной коробки.

А потом умер, так и не доведя дело до конца, потому что тогда, в тысяча девятьсот сорок пятом году, медицина еще не достигла такого высокого уровня, как теперь.

Он вознесся на небо в большом белом облаке. Куда же еще было ему деваться!