Ракетная рапсодия

— Пока. — Как-то неожиданно кокетливо, на взлете голоса произнеся это, она повесила трубку. Он повесил трубку вслед за ней. На секунду ощутив блаженно-приподнятое опустошение, он несколько мгновений сидел без движения. Очнувшись, он посмотрел на стрелки будильника, весь разговор продолжался пять минут. Машинально он вычел время на будильнике из времени свидания. Шесть часов. Впереди было то же необозримое пустое пространство. Попытавшись прикинуть, что ему делать со всем этим и ничего не найдя, он помедлил еще мгновение. Поднявшись с кровати и машинально взглянув в окно, он пошел к дежурной по этажу договориться о продлении аренды будильника и заодно узнать, что собой представляет и где находится только что назначенная для встречи Фестивальная. Получив согласие и примерно поняв из ее объяснений, какие киоск и арка только что имелись в виду, он вернулся к себе, машинально заметив, что потратил еще пять минут. Снова идти и бродить по улицам казалось глупым и ненужным. Пройдясь несколько раз из угла в угол по комнате, он запер номер и спустился вниз, в ресторан, чтобы сразу разобраться с едой и не отвлекаться на это в течение дня. Вернувшись оттуда и усевшись на кровать, он в нетерпении обвел взглядом комнату, надо было придумать что-то длительное, чтобы занять себя хотя бы на часть времени, отделявшего его от встречи с ней. Вспомнив об оставшейся в институте работе, он искренне пожалел, что не взял с собой тетрадь с текущими расчетами; многие из неинтересных, но необходимых задач, которые он раз за разом откладывал на работе, были бы сейчас спасением, он с жаром проделал бы их, по собственному опыту зная, как математические преобразования, втягивая в свою сухую извилистость, способны приглушить почти любые переживания. Попробовав что-то восстановить по памяти и не найдя в себе достаточно терпения, он бросил это занятие и, подойдя к телевизору, включил его, надеясь скоротать хоть какое-то время. Российский канал показывал повторение вчерашнего американского боевика. Несколько секунд бессмысленно глядя на картинно-фальшивый мордобой и взрывающиеся машины, он начал переключать программы, надеясь найти что-то другое. Большинство каналов были российскими, на одном из местных каналов был технический перерыв, он показывал испытательную таблицу. Сочтя содержание местного канала наиболее пристойным, он снова сел перед ним на кровати, разглядывая тестовые кружки и квадратики, машинально, по профессиональной привычке прикидывая качество цветовых переходов и разрешение в градационных клиньях. Неожиданно наведенный этим на спасительную мысль, он, заглянув в записную книжку и сняв трубку, позвонил в местное министерство, попросив дать ему номер телевизионного отдела. Среди их с Андреем продукции значился телевизионный кодек, здесь он не собирался заниматься им, но сейчас это могло помочь завязать разговор и скоротать хоть какое-то время. Позвонив в телевизионный отдел, он, по счастью, сразу налетел на ведущего специалиста, и после первых же фраз в стихийно завязавшемся разговоре время понеслось вскачь, в течение часа он рассказывал местному инженеру об их разработках и отвечал на вопросы. Повторилось то же, что и с модемами позавчера: люди, занимавшиеся одним и тем же делом, уже ничего не знали друг о друге. Оставив свои координаты и пообещав прислать подробные материалы, он попрощался с собеседником, видимо так и не понявшим, что ему звонили из Минска, а не из Москвы, и, опрокинувшись на кровать, посмотрел на часы снова. Было уже полтретьего, время рванулось вперед, оставшиеся четыре часа показались ему не таким уж существенным сроком. Решив выйти на улицу за час до назначенного времени, он снова прошелся по комнате, шаря в памяти и выискивая, нет ли возможности сделать хотя бы еще один столь же эффективный звонок, но, ничего не найдя, опустился на кровать снова. Следующие три часа, точно так же кружа по комнате, садясь, поднимаясь и снова садясь, о чем-то думая и вспоминая, бессмысленно глядя в телевизор, берясь за Дельбрюка и отбрасывая его, он проволок себя через оставшееся время, в какой-то момент сам удивившись, что стрелки уже показывают начало шестого. Быстро спустившись на улицу, купив цветы, он поймал машину; за несколько минут доехав до Фестивальной, выйдя у площади, сразу увидев арку, ведущую во внутренний двор старого, пятидесятых годов, жилого дома и стеклянный павильон рядом с ней, он вышел к улице. Пройдя несколько раз взад-вперед мимо пролетавших машин, вернувшись, он встал у киоска, оглядывая площадь, пытаясь понять, откуда она могла бы появиться. Старые тревоги поднялись в нем, на случай, если она придет отчужденная или в плохом настроении, он обдумывал, какие смешные истории сразу рассказать ей, чтобы отвлечь ее; нигде не видя часов, не улавливая времени, несколько раз обойдя площадь, вернувшись к киоску, подняв глаза, он вдруг увидел, как она приближается к нему. Она шла с дальнего угла площади, со стороны автобусной остановки. Двинувшись навстречу ей, с поднимающейся внутри радостью он смотрел на нее по мере того, как она становилась ближе. Все его страхи и опасения показались ему просто глупыми. Она была как нарядное солнышко. На ней было яркое красное платье и туфли на высоком каблуке, но какие-то другие, не те, что позавчера, это были туфли явно новые и те, которые надевались очень редко, туфли для специального случая. Волосы ее были завиты и уложены, губы горели помадой, солнце отражалось от лака на ногтях. Что-то вздрогнуло и обрушилось в нем, он понял, что, предвидя его сегодняшний звонок и эту встречу, она заранее подготовилась к ней, она все продумала еще с утра и надела лучшее, что у нес было. Развеселенная произведенным эффектом, подойдя, она задорно-весело взглянула на него.