Ракетный заслон

— Да я же шучу! — усмехнулся Утяшин, окончательно настраиваясь на обыденный тон. — Мне ведь известно, что она ходит на практику в Поливановскую больницу. А вообще должен сказать: Хомякова у нас, как жена Цезаря, — выше всяких подозрений. Только вот Цезаря у нее нет, к сожалению. Но когда-то был.

— Был?

— А как же, был. Да сплыл. А почему это тебя так интересует?

Кадомцев промолчал.

7

Домой Кадомцев вернулся только в двенадцатом часу. Старшина Забелин еще не спал, сидел за столом, склонившись над рельефным макетом. Гарнизон был как на ладони: боевые позиции, бараки, летний клуб, столовая, река, окаймленная темной щеткой камыша, зеленый овал соснового бора, даже тропинки — все выдержано в масштабе и пропорциях, все выглядело живым и естественным, как с высоты птичьего полета.

— Здорово сделано! — похвалил Кадомцев.

— Это я еще в училище освоил, — сказал старшина. — После войны пришлось пять лет пребывать на огневом цикле. В должности лаборанта. Был у нас там миниатюр-полигон. Красота!

Старшина поставил в окопы только что покрашенные макеты пусковых установок, намазал клеем и пришлепнул аккуратный желтый домик КПП, которого, кстати, еще не было в действительности. Заметив улыбку Кадомцева, пояснил:

— Тут ведь что? Не только макет. Как сказал командир: генеральная перспектива. Очень сильно он этим макетом интересуется, каждый день заходит. Дает нам с Трушковым ценные указания. Есть тут у нас один ефрейтор. Головастый парень.

— Знаю, — сказал Кадомцев. — Встречались. А что это у вас, Павел Васильевич, за домик в лесу, двухэтажный? Опять фантазия?

— Гвоздь программы! — засмеялся старшина. — Будущий ДНС — дом начсостава. К Новому году будет стоять как миленький. Я себе уже и комнату выбрал, вот эту угловую, солнечную. Привезу свою Марьяну с пацанами и стану вас в гости приглашать. На квас. А квас она варит ну прямо фирменный. С тмином, по рязанскому рецепту. Не пробовали?

— Не доводилось. Если пригласите, с удовольствием отведаю.

Кадомцев подошел к самодельному стеллажу — выбрать что-нибудь почитать перед сном. Книги все залистанные, вероятно, Забелин давал их солдатам. И не случайные, а тематически подобранные: почти все про авиацию. Это бросалось в глаза.

— Служили в авиации, Павел Васильевич?

— Было дело. Технарил в войну, авиационным мотористом. Как говорится: пузо в масле, грудь в тавоте, но зато в воздушном флоте. А когда-то мечтал летать. Глаза подвели.

— Любовь, значит, осталась…

— Не то чтобы любовь, привычка. Солдаты вот тоже удивляются. А я им говорю: мы, ракетчики, с кем взаимодействуем? С авиацией. Стало быть, надлежит ее знать.

— Павел Васильевич, а почему вы не стали офицером? Вам ведь, наверное, предлагали пойти учиться?

— И не раз. Да я отказывался. Образование мое слабое — семь классов. Хотя после войны и с таким брали. Но причинный корень не в этом. Просто, как говорят: не по Сеньке шапка.

— Как это понимать?

— А так и понимать. Не по мне эта работа, не по моим силам. Я так считаю, что каждый человек должен правильно себя оценивать, знать свое место. Потому, ежели ты не на своем месте — от тебя больше вреда, чем пользы. Значит, всяк сверчок знай свой шесток.

— Вот как! Но ведь у каждого человека должна быть большая цель, стремление, окрыленность?

— Должна. Да только по своим возможностям. Что толку, когда иной лезет, карабкается наверх всякими правдами и неправдами? Ну, вылезет. А потом портачит, дело тормозит. Нет, по мне лучше быть хорошим старшиной, чем плохим офицером.

Кадомцеву понравились прямота и трезвость суждения Забелина.

— Вот вы старшина и секретарь партийной организации. И в партийном порядке вам приходится руководить офицерами, старшими вашими начальниками. Как это вас, не смущает?

Кадомцев выжидательно посмотрел на Забелина: продолжит ли он, поддержит линию на откровенность?

Старшина ответил не сразу. Посопел, поковырялся в макете, стамеской расчищая на макете русло Марчихи.

— Обыкновенно получается. На базе требовательности. Положено — выполни. А стесняться нечего: дело делаем, а не пирог с грибами делим. Я вот сегодня, к примеру, не постеснялся, дал вам партийное поручение.

— Которое, кстати, я уже выполнил.

Забелин удивленно поднял голову.

Кадомцев рассказал о поездке в Поливановку, о разговоре с Пелагеей Максимовной.

— Оперативно сработали, — похвалил старшина. Снял очки, потер переносицу, устало улыбнулся. — Ежели бы мне как секретарю положено было объявлять благодарности, я бы вам непременно объявил. А с другой стороны, хотелось бы высказать критическое замечание. Вы не обидетесь?

— Не положено. Тем более если это исходит от секретаря, — пошутил Кадомцев.

Забелин в затруднении поерошил жесткие седоватые волосы.

— Как бы вам сказать, товарищ капитан… Человек вы, я гляжу, хороший. Грамотный, обходительный… Только по нашей жизненной обстановке очень уж много у вас мягкости, доброты…

— Это разные вещи, — сказал Кадомцев. Видя, что Забелин не совсем понимает его, пояснил: — Мягкость и доброта — разные понятия. Например, злые люди тоже иногда бывают мягкими.