Ракетный заслон

Солдат молчал, молчал и Кадомцев, продолжая его разглядывать. На «трудного» он не похож, явно не из той категории. По всему видно: молчун, большой аккуратист, даже после гауптвахты форма без единой морщинки, головки сапог надраены до синевы. Взгляд уравновешенного человека, ни тени озорства или хитрости.

Прохоров словно угадал мысли замполита, постучал карандашом по лежащему на столе листу бумаги.

— На вид-то он паинька. Прямо джентльмен. А на самом деле опозорил дивизион. Вот тут про все его «художества» написано — начальник штаба разбирался. Самовольно ушел из подразделения. Это раз. И второе — затеял в сельском клубе драку, избил двух местных парней так, что их потом отправили в больницу.

Подполковник поднялся, сделал несколько шагов к порогу, круто повернулся.

— Было это, Микитенко?

— Так точно…

— Непостижимо для меня это, — вздохнул Прохоров. — Я понимаю: солдат должен обладать бойцовскими качествами. Он и называется боец. Однако калечить людей, даже если они хулиганы, просто, как бы сказать…

— Не гуманно, — подсказал Кадомцев.

— Вот именно. Не гуманно. Так что, Микитенко, у тебя с этим делом сплошной непорядок. Бесчинствуешь.

— Я не бесчинствую, — глухо отозвался солдат. — Они к девушке моей приставать начали, оскорблять начали. Ну я и дал… По одному разу. Только и всего.

— А почему в самоволку пошел?

Микитенко безучастно глядел в окно. Теперь, Кадомцев был уверен, не вытянешь из него ни слова. Он будет говорить или отвечать только в том случае, если это по-настоящему его заденет или обидит. А так — отмолчится, хоть мечи перед ним все громы и молнии.

Подполковник Прохоров тоже понимал это. Переглянувшись с Кадомцевым, сказал:

— Не думай, Микитенко, что мы не разбираемся. Очень даже разбираемся. Вот капитан Кадомцев — человек новый в дивизионе, совсем не знает тебя, а и он видит насквозь все твои похождения.

Командир многозначительно взглянул на Кадомцева, словно говоря: давай продолжай, замполит. Аванс тебе выдан. Дело нехитрое, обязан уже разобраться и иметь мнение.

— Ищите женщину, — полушутя заметил Кадомцев.

— Вот именно! — Прохоров удовлетворенно пыхнул дымом, подошел к солдату. Но встал не напротив него, а сбоку, у двери, чтобы не загораживать свет. — Ты же, Микитенко, был хорошим солдатом. Два года у тебя не было никаких замечаний. И вдруг срыв. Уж не влюбился ли?

Микитенко молчал, опустив голову. Уши его медленно розовели, шея над белым подворотничком сделалась багровой. Значит, они не ошиблись.

— Ну что ж, зазорного в этом ничего нет. Даже наоборот, — продолжал Прохоров. — Но ты же мог законным порядком ходить к девушке. Брать увольнительную.

Командир ждал, Микитенко переступил с ноги на ногу, поднял голову, вздохнул и опять ничего не ответил.

— Почему же ты ходил в самоволку? — в голосе командира зазвенели жесткие нотки. — Рядовой Микитенко!

— Так мэни ж не давалы видпусткы! — с неожиданной обидой на чистейшем украинском ответил солдат. — Лейтенант Колосков каже, шо в таку напруженну международну обставу не може буты часу для кохания. Цэ тоби, каже, зовсим не потрибно. Ну я и пишов соби сам.

— В Поливановку?

— А то ж…

Прохоров, сунув папиросу в зубы, цепко взял солдата за локоть, подвел к окну и долго удивленно разглядывал.

— Что же такое получается, Микитенко? Ты солдат, ты присягу принимал? Ты соображаешь насчет своих поступков? Ради личных дел ты бросаешь на произвол судьбы свою боевую позицию. Где твоя солдатская совесть, Микитенко?

Так и не добившись от него ни звука, махнул рукой:

— Ладно. Иди.

Когда закрылась дверь, Прохоров еще раз перечитал бумагу, сосредоточенно пощипывая кустистые брови.

— Между прочим, неплохой солдат этот Микитенко. Зимой случай неприятный произошел на стартовой позиции. Так он один удержал, подпер плечом ракету, которая сползала с направляющей. Силен парень, из донецких шахтеров. А теперь вот выкинул фортель перед самой демобилизацией. Я приказал Утяшину сегодня как следует продраить его на построении. А вас прошу разобраться с этим делом до конца.

— Разберусь.

— И с лейтенантом Колосковым тоже. Что это он там загибает насчет международной обстановки? А еще секретарь комсомольской организации.

Считая разговор законченным, Прохоров стал запирать сейф, ящики стола, видимо собираясь уходить. Кадомцев поднялся, подошел к столу.

— У меня к вам просьба, Виктор Семенович! В связи с вашей поездкой в штаб полка, в город.

— Слушаю. Чем смогу, помогу.

— Заберите, пожалуйста, мой чемодан в гарнизонной гостинице. А то я поспешил тогда на попутной машине и приехал без вещей. Даже переодеться не во что.

— Сделаю. Ну, а вы пока можете располагаться в моем кабинете. Здесь удобнее, чем в канцелярии, изучать личные дела.

Не в голосе Прохорова, а скорее в прищуре глаз Кадомцев уловил иронию. Но не обиделся: если это даже так, командир прав.

— Спасибо. Но кабинет мне не понадобится.

4