РАКЕТЫ И ЛЮДИ

В отличие от мягкой, типичной для интеллигента старой школы, манеры обращения Вавилова Валерия Алексеевна говорила жестко и требовательно: «Хотите иметь хороших молодых специалистов, хотите, чтобы наши ученые вам помогали, хотите, чтобы мы на кафедрах вели для вас серьезные работы, – помогайте делом, а не маниловскими пожеланиями». Голубцова сочла нужным сказать об отличии тематики МЭИ от вузов типа Московского авиационного, МВТУ имени Баумана, Военно-механического и некоторых других. МЭИ был тесно связан с общими народнохозяйственными проблемами. Послевоенное восстановление разрушенной энергетики, электрического транспорта, освоение технологии современного электромашиностроения, электроприборостроения, кабельного производства, электроламповой техники, электроприводов для всего машиностроения – вот какие проблемы определяют профилирование выпускников МЭИ и, соответственно, научные заботы кафедр.

Таков был смысл весьма эмоциональной речи директора МЭИ. Она решила сразу поставить на место «зарвавшихся» в своих непомерных аппетитах ракетчиков. Вероятно, до нас Голубцова уже проводила подобного рода воспитательную работу с атомщиками и другими претендентами на привилегии в послевоенной науке.

Но кончилось все мирно. Было повторно сказано: «Пусть Черток приезжает, он еще не забыл МЭИ, надеюсь, что мы договоримся».

Когда гости уехали, Королев не упустил случая громко, чтобы все поддержали, задать вопрос: «Ну, Борис, признавайся, чем ты отличался, что такой директор до сих пор тебя не забыла?». Теперь об этом можно рассказать. А тогда я отделался коротким ответом, что встречался с Голубцовой во время учебы в МЭИ.

Я стал студентом Московского энергетического института осенью 1934 года. Уже тогда надо было обязательно добавлять «имени В.М. Молотова». Бросать работу на 22-м заводе очень не хотелось, да и заработок был неплохой, а родительских дотаций мне бы не хватило в случае учебы на дневном отделении. Поэтому я поступил на вечернее отделение «без отрыва от производства».

Здесь подобрался поток студентов, уже умудренных производственным и жизненным опытом. Почти все на работе уже продвинулись до должности техника, и учеба в институте обогащала знаниями, которые впитывались не ради успешной сдачи экзаменов очередной сессии, а шли в дело по выбранной специальности.

Специальность для всех была общая: инженер-электрик. Электромеханический факультет, на котором мы пребывали, для первых трех курсов всего потока имел единые программы по всем дисциплинам. Состав вечернего потока оказался очень сильным. Многие мои товарищи впоследствии стали главными инженерами, главными конструкторами, руководителями проектных отделов. Был среди нас даже будущий академик. Нас объединяли не только учебные интересы, но и производственные – собираясь на лекции и семинары с разных предприятий, еще не остывшие после рабочего дня, мы обменивались и своими производственными новостями.

Специализация по узкому профилю должна была начаться с четвертого курса. Наш общий поток разбивался при этом на три группы: электрооборудование промышленных предприятий (ЭПП), авиационное и автотракторное электрооборудование и кабельная техника. Большинство из нас до поступления в институт имели уже производственный стаж 3-5 лет, а по возрасту разброс составлял в среднем 2-3 года.

Для меня самыми трудными оказались конец третьего курса, который пришелся на весну 1937 года, и начало четвертого курса – осень 1937 года. Это был период знаменитых полярных перелетов. На мне лежала ответственность за подготовку электро – и радиооборудования сначала эскадры самолетов ТБ-3; высаживавших экспедицию Папанина на Северный полюс, а затем самолета Н-209, на котором должен был лететь через полюс в США Сигизмунд Леваневский.

Из– за перегрузки на заводе я заработал «академическую» задолженность, не имея возможности весной сдать профессору, члену-корреспонденту Академии наук Кругу последний экзамен по «основам электротехники», будущему академику Трапезникову -первый экзамен по курсу электрических машин и курсовой проект по сопротивлению материалов. Долги перешли на осень. Но в сентябре, когда уже начался учебный год на четвертом курсе и я должен был погасить долги в течение первых двух недель, продолжались работы на самолетах экспедиций поиска Леваневского. Я даже не имел возможности явиться в институт к началу занятий. Была надежда на «палочку-выручалочку» – письмо, которое на бланке Главного управления авиационной промышленности Наркомтяжпрома подписал сам Андрей Николаевич Туполев. В этом письме, адресованном директору института Дудкину, говорилось, что я загружен весьма ответственной работой по подготовке полярных перелетов и поэтому Государственная комиссия по перелетам просит разрешить мне сдачу экзаменов в октябре-ноябре 1937 года.

Появившись впервые на общих лекциях с опозданием на два месяца, я получил набор упреков от друзей по учебе и предупреждение деканата, что мне следует явиться непосредственно к директору для решения своей дальнейшей судьбы.