Рахиль

Он стоял за спиной своей дочери, но при этом его как будто не было здесь. Как будто он вышел из своего собственного тела и позабыл закрыть за собой дверь. От этого тело все еще на что-то надеялось и не бросало жить, однако окружающим эта надежда, судя по всему, была уже в тягость.

- А вы зачем приходили? - неожиданно спросил он, когда я уже стоял на пороге.

- Просто так... Хотел повидаться, - сказал я, немного помедлив.

Рассказывать о Дине теперь не имело смысла. К тому же я понял, что она все равно бы не согласилась. Выдавать себя за сумасшедшую было не в ее стиле. Этой девушке хватало своих собственных сдвигов. Впрочем, от судебного разбирательства они, к сожалению, освободить ее не могли. Необходимо было срочно искать другой выход.

* * *

- Да я бы все равно не смогла в сумасшедший дом, - сказала Дина, опускаясь в кресло напротив меня. - Они же там таблетки такие дают. Без таблеток диагноз никто ставить не будет.

Кресло, в котором она сейчас сидела, я купил восемь лет назад. Володька тогда прибежал с тренировки пораньше, крутился под ногами у грузчиков, пока его заносили, хлопал дверью в подъезд, потом забрался в это кресло с ногами и заявил, что будет делать уроки только в нем.

Настоящая кожа. Денег за защиту докторской ждали почти год. Зато сразу так много, что можно было не работать еще столько же. Хотя Вера хотела итальянскую мебель на кухню. Говорила - стыдно людей приглашать. Но перед кем там уже было стыдиться? К сорока четырем годам не то что друзья, знакомые почти все исчезли. Кто спился, кто умер, а кто дулся из-за этой самой защиты. Те, для кого "докторская" так и осталась навсегда колбасой. Поэтому решено было жить без кухни. За отсутствием посторонних и многочисленных тех, кто мог ее оценить. И позавидовать, разумеется. Поскольку я чувствовал, что для торжественной Веры это тоже было немаловажно. Видел по ее глазам и раскрасневшемуся лицу. Потому что, когда заносили кресло, лицо у нее раскраснелось. Пусть даже это кресло и было собрано ловкими мебельными мастерами в расчете на восхищение всего лишь одного скромного соседа по лестничной клетке. Который в нужный момент случайно вышел к лифту и сделал необходимое выражение лица.

А теперь со своим большим животом в этом кресле сидела Дина, только что выслушавшая мой рассказ о том, как время и обстоятельства обошлись с доктором Головачевым.

Правда, я еще думал при этом, что в его слабоумии отчасти был виновен он сам, - иначе где же тогда справедливость? - но Дине об этом говорить не стал. Все эти концепции о воздаянии придуманы не для беременных женщин. Их забота - доставлять обратно то, что увез Харон. В области компенсаций они и так делают все, что могут.

- Нет, эти таблетки беременным нельзя, - сказала Дина. - Или тогда надо делать аборт. Нормального ребенка после таких таблеток родить невозможно. Получится какой-нибудь урод. Или уродка.

- Да, да, - сказал я. - Мне это как-то не пришло в голову.

- Так что зря вы ездили к своему сумасшедшему доктору. Но все равно спасибо... - Она помолчала несколько секунд и задумчиво потрогала свой живот. - Володька уже которую ночь не спит. Говорит, что тоже со мной в тюрьму поедет. А вы откуда его знаете?

- Кого? - удивился я. - Володьку?

- Да нет. - Она даже засмеялась чуть-чуть. - Вашего доктора.

- А-а! - Я кивнул головой. - Да так... Работали вместе...

Мы помолчали, и она бросила взгляд на часы.

- Торопишься? - сказал я.

- Нет. Просто... одну программу жду по телевизору... А дочь, вы говорите, у него некрасивая?

- Ну да, некрасивая. У нее лоб вот тут, - я показал пальцем, - слишком скошен. Такой признак вырождения... Слабая генетика. Головачев, наверное, из-за этого в конце концов стал таким.

- Из-за лба своей дочери?

- Нет, конечно! - Я улыбнулся. - Очевидно, генетический код в их семье несет какие-то погрешности. У разных поколений это проявляется по-разному.

- И поэтому у него некрасивая дочь?

- В том числе.

Дина недоверчиво покачала головой.

- А на улице?

- Что на улице? - сказал я.

- На улице так много некрасивых людей. Неужели у них у всех плохая генетика?

- Тебя стали занимать абстрактные проблемы?

Мне захотелось съязвить, что прежде ее волновали только продукты, которые можно украсть, но я промолчал. Ворованную колбасу мы ели все вместе. Ignorantia non est argumentum. Что в переводе на позднерусский означает: "Меньше знаешь - все равно не дольше живешь".

- Нет, правда, интересно, - сказала она.

- На самом деле, - вздохнул я, - это такое большое несчастье. На массовом уровне оно превращается в Великий Секрет Отсутствия Красоты. Все слова с больших букв. - Я прочертил в воздухе пальцем эти большие буквы. Платон, в общем-то, намекал на это, но его мало кто понял. Просто считали идеалистом. Им так было легче.

- Кому?

- Некрасивым людям. Им надо как-то защищаться. Оправдывать свое житье-бытье. Вернее, нам.