Раковина

И не радовали некоторые покупки, сделанные на деньги Спорткомитета и спонсоров с ткацкой фабрики. И надвигающийся расчет в заводской бухгалтерии за три месяца лета, с сохранением среднего заработка не грел душу. И беззаботность будущего бесплатного похода на озеро-курорт Иссык-Куль с девчонками и мальчишками младшаками. (Вот где теплая компания переростков любителей.) И фотография на первой полосе в республиканской газете, где улыбка начиналась от правого уха и кончалась левым, увы, не радовала.

Ему посоветовали тихо, почти шепотом. В тот самый момент, когда, брызгая слюной, Дан пытался доказать несуществующее. И он сник, наверное впервые, ощутив непробиваемую стену чужого непонимания.

Есть что-то, чего надо бы забыть. Даже если вся твоя петушиная натура настаивает на обратном. Да вот забывать друга и больно, и невозможно. Разве можно забыть частицу себя? Случается, но очень редко, вернее не так сразу.

Тем временем стемнело. Вспыхнуло вечернее освещение, разом отгородив звездное небо от земли. Погруженный в нелегкие думы, Дан шагал через маленький сквер, что по улице Виноградова. Тощее в дневном свете лесонасаждение, в сумраке ночи казалось неразгаданным лабиринтом из росчерков света, тени и ухоженной зелени.

Теплый ветер нежно шевелил листву на деревьях и кустах. Вот же странность, ни одного прохожего! Никого, только нудное шарканье собственных ботинок. Повороты, тонкий веер тропиночных пересечений. Одинокие пустые скамейки, под обнаженными стволами электрических фонарей.

Невозможно. Все так же, как и в то самое, гадкое утро. Никого, он не видел ни единой души до самого исчезновения Федора. Расширенное пространство, в котором не от чего оттолкнуться, не в чем увериться. Сыплющийся с прикосновением карточный домик. Как странно меняется мир в отсутствие других людей. В пустыне может произойти что угодно. И это «что угодно» абсолютно невозможно доказать!

В то памятное утро, даже бабуля не выходила из своей комнаты. И сейчас зябко внутри, предчувствие охватило сердце, и не повернуть голову влево. Убыстрить шаг, втянуть голову в плечи и проскочить мимо, если еще можно. Но нет, Дан уже видел. Ларька не было.

Еще с утра, он стоял в этом самом месте. Красная стрелка весов на белом циферблате буднично отмеривала сладкую жизнь мальчишкам и девчонкам. А теперь ларек мороженного пропал, пропал бесследно. Никаких тумб основания, даже урны с пустыми скомканными обвертками. Он изъят из реальности чьей-то недоброй рукой полностью и бесповоротно. Точно также как и друг Федор, абсолютно бесследно, без всякого намека на прошлое, мирное существование. Кому это нужно?! В чем цель этой гадкой круговерти?! Если кого спросить, наверняка скажет, что не имелось того ларька от самого его рождения… Неужели это возможно?!

И не было толстой бабы Hюры в белом накрахмаленном колпаке, и не было воскресной очереди. Не было вкуса пломбира, до сих пор вызывающего слюну. Ничего не было. Нет мороженного.

И вдруг Дан понял самое главное. Когда-нибудь, еще не сейчас, но когда-нибудь, не станет его самого. А скамейки, все также будут стоять под фонарями в немыслимой пустоте. И листва будет шуметь волнами непознанного моря с неизведанными течениями и тайнами, голосами и вздохами.

Но не будет в мире самого главного. В нем не найдется места для него, для его детства, для любви. И все покроется тьмой и бездушием. А чьи-то, абсолютно чужие руки заполнят жуткие дыры нечеловеческим действом.

***********************************************************************

Тоном пастельным вычерчу лето

Мягким и светлым за горизонт

Будто в нем детство спрятано где-то

Доброй загадкой, быстрым штрихом

С робкой надеждой, с первым отчаяньем

С вихрем желаний, до самых небес

С только моею дорогою дальней

Пыльной дорогой, за поле чудес.

Раковина появляется на сцене

Ранним, свежим утром …надцатого числа, не помню какого года, я вышел из двери распахнутой в лето. День обещал стать знойным. Хорошо было бы смотаться на парковые пруды и прохладится во взбаламученных водах. А еще хочу пару эскимо на палочке, чтобы обязательно в шоколадной оболочке.

Солнечные лучи у самой земли перемежались зеленью. Составляющие ее листочки заигрывали с небесным теплом и что-то ласково шептали на неизвестном мне наречии.

Асфальт у входа в слегка потрепанные двери подъезда дышал прохладой от вечерней поливки. Я вспомнил, как вчера, уже в темноте, хорошо подвыпившие мужики поливали не только растения, но и друг друга, повизгивая радостными, нецензурными междометиями.

Начинающийся день сиял чистотой, как новый лист писчей бумаги. Мне предстояло всего на несколько километров поистоптать дышащие хлябью башмаки. Конечно можно отправиться в кино или прогуляться к однокашникам в парк, попытать разнообразных ощущений, в местах гражданского отдыха.