RAL (СИ)

— Я не знаю, — Хенджин пьет уже пятый приторно-сладкий коктейль за прошедший час и благословенное опьянение растекается по венам. — Мы потрахались, а поговорить ни о чем не успели.

— А ты хочешь этого? — Феликс тоже изрядно захмелевший, они с Чанбином сидят тут чуть дольше и выпили тоже больше.

— Да? Нет? Я не знаю? Какой-то мужик помог нам сюда добраться, и мне сразу стало так стремно. Я столько страдал после нашего расставания, а она…

— Ты же не знаешь, может, это просто друг? — Феликс говорит тихо, кладет свою маленькую ладонь поверх большой ладони Хенджина и пристально смотрит тому в глаза. — Не делай поспешных выводов.

— Я и не делаю, — Хван икает, понимает, что пора закругляться. — Я устал мучаться, честно.

Разговор как-то не клеится несмотря на то, что тем для обсуждений скопилось немало. Хенджин обещает поговорить обо всем в другой раз и уходит.

Он вваливается в номер с грацией бегемота, вставшего на коньки, громко хлопает входной дверью, громко хлопается сам об пол, запнувшись о носки собственных кроссовок, громко матерится. Он наспех раздевается, моет руки в санузле и пытается хотя бы чуток протрезветь. Умывание холодной водой не помогает, он смотрит на им же забрызганное зубной пастой зеркало и видит в отражении уставшего бороться с собой человека.

Хенджину алкоголь не рекомендуется в таких количествах, однозначно, но возлияние уже произошло.

Он растирает лицо полотенцем, бросает его небрежно на пол и думает лишь о том, что самая хорошая идея сейчас — это лечь спать.

На кровати лежит Черен, она не проснулась от того, что он вернулся и Хенджин вдруг злится. Она всегда была такая, не замечала мелочей, не могла оценить в полной мере, какое счастье ей досталось. В лице Хенджина само собой.

Она выглядит все еще болезненно, судя по всему, опять поднялась температура: на лице лихорадочный румянец, изредка она покашливает и беспокойно ворочается под одеялом. Она так и не переоделась после душа и лежит в отельном халате на голое тело. Очередное сонное движение приводит к тому, что одеяло сползает на уровень живота, а разошедшиеся в стороны полы халата уже не скрывают обнаженную грудь под ним. Хенджин нервно сглатывает. Он застывает в пространстве и времени, пока смотрит на то, как ее сосок встает и становится все более острым из-за прохлады в комнате.

— Ты спишь? — тихо спрашивает он.

Предположение, что, возможно, это попытка его соблазнить, разбивается о прикосновение к ее коже: Черен горячая и ее лихорадит. Как хороший человек он должен пойти за лекарством прямо сейчас.

Хенджин на негнущихся ногах, походкой вразвалочку, плещет в стакан воды и кидает туда шипучку, несет обратно и ставит на тумбочку рядом с кроватью. Надо бы разбудить больную, но он замирает, рассматривая теперь уже и голые бедра, с которых она тоже стянула одеяло.

— Полежу пять минут и разбужу, — договаривается он сам с собой.

Хенджин снимает рубашку, шорты и ложится в кровать. Он не хочет удержаться и обнимает Черен со спины, перенимая несвойственный для ее тела жар. Хенджин давным-давно привык, что это он — источник тепла, потому проваливается в этот удушающий зной без подготовки.

Он просовывает под Черен руку, сгребает ее в кучу и тянет к себе вплотную. Она продолжает беспокойно ворочаться, что-то кряхтит, но не просыпается. На глаза наворачиваются слезы, Хенджин утыкается носом в ее загривок и проливает несколько капель на ее еще чуть влажные волосы. Он плачет, психует и злится, ведь резьбу срывает и хочется большего, а не тех шатких крох дружбы, скорее взаимовыручки, что между ними образовалась. Руки Хенджина существуют отдельно от его тела: он гладит бедро Черен, поднимаясь все выше, нежная кожа манит ее испортить и заклеймить, ему хочется укусить, поцарапать, хотя бы оставить засос. Хенджин проводит зубами по темени, лижет вспотевшую тонкую шею, уделяя особое внимание часто бьющейся синей жилке. Его вторая рука ложится на полную женскую грудь и бесцеремонно сжимает ее до красных полос, вертит между пальцами острый сосок. Хенджин погружается в воспоминания, мысленно он в тех днях, когда между ними все было хорошо, а удовольствие приносили не только ласки, но и немного дозированной боли. Он увлекается, Черен недовольно бурчит себе под нос, но пока еще не в сознании, хотя уже и ощутила дискомфорт.